– Ты что …что ты себе позволяешь! – вскричал он, ткнув в нее пальцем.

– Не смейте меня трогать, иначе я отправлю записи с камер прямиком в полицию, – процедила она, чувствуя себя так, будто с ног до головы измазалась в дерьме и насквозь провоняла чесноком.

– Идиотка! Я-то думал, ты умная, а ты просто тупая, самовлюбленная дура, которая считает, что на ней свет клином сошелся. Да кому ты нужна без своей смазливой мордашки! Ты мне в ноги кланяться должна за то, что взял тебя на работу! – брызгал слюной главный редактор, вытирая ладонью вспотевший лоб. Два его подбородка тряслись от гнева, а именной пропуск на шее сдвинулся в сторону.

– Я с таким ублюдком даже за миллиард вон в постель не лягу. Сначала почистите зубы, от вас воняет, – презрительно выдавила Сона, уже не чувствуя ни капли страха. Если сейчас он скажет еще хоть слово, она с удовольствием зарядит ему между глаз. Пусть только даст повод.

Но господин Кан молчал и ничего не предпринимал, только нервно ослабил галстук и испепелял ее ненавидящим взглядом. Она поняла, что отстояла себя, и этот подонок больше не посмеет к ней приблизиться. Все говорят, что женщина должна быть мягкой, не проявлять агрессию и не воевать с мужчиной. Но именно мужчины первые затевают войну, вынуждая женщин сражаться. И только столкнувшись с соперником, который может дать отпор, позорно капитулируют.

Сона презрительно скривилась и направилась вон из кабинета.

– Выглядит, как дешевая шлюха, а строит из себя невинность… – донеслось ей вслед, прежде чем она захлопнула за собой дверь. Но эти слова ее не задели. Она знала, что вряд ли ее оставят здесь работать, и это была небольшая цена за сохранение своего достоинства и самоуважения.

Но дома стыд и страх осуждения накатил с удвоенной силой. Она не могла отделаться от мысли, что подонок Кан обязательно попытается ей отомстить, а поскольку она была беззащитна перед ним, то очень опасалась последствий. Если бы ее домогались не в Корее, а где-нибудь в США, то этот урод уже давал бы показания в полицейском участке. Но Сона отлично знала, что в Корее, даже если ты жертва, тебе никто не протянет руку помощи и все равно осудят. И не ошиблась.

Видимо, господин Кан решил действовать на опережение, и на следующее утро в конференц-зале ее ждал разъяренный, как голодный тигр, генеральный директор.

– Ты с ума сошла! Какого черта ты отправила на печать еще не готовую рукопись? – стуча ежедневником по столу, вопил он. – Типография все отпечатала! Ты хоть понимаешь, на какой штраф мы влетели?

Ничего не понимая, Сона наклонилась к монитору и пролистала макет.

– Я этого не отправляла! Рукопись еще не готова, вчера я закончила только десятую главу… – растерянно пролепетала она, испуганно взглянув на бушевавшего директора.

– А кто тогда отправил? – прогрохотал он. – Мы просмотрели твою почту: вчера в девять двадцать вечера ты отправила запрос на срочную печать! Весь тираж в три тысячи экземпляров нужно перепечатать заново! Это двойные затраты!

– Я ничего от отправляла! – дрожащим голосом ответила Сона. И, поймав ехидный взгляд редактора Кана, все поняла. – Это были вы… Вы оставались в моем кабинете после того, как я ушла… Решили меня так подставить?

– Что ты несешь! Лучше извинись и придумай, как все исправить! – взвился он, будто бы кипя праведным гневом. Получилось довольно убедительно.

Сона шумно втянула носом воздух и, собрав остатки мужества, громко и четко сказала:

– Вчера редактор Кан домогался меня. Я оттолкнула его, и он решил мне отомстить. Я ни в чем не виновата, и если вы посмотрите камеры, то увидите, что письмо отправила не я!