– …омоем наши сапоги в Великом океане! – визгливо выкрикивал он. – Все, все, все омоем! А вы представляете, что будет с этими западными уродами, когда все наши хримтурсы примутся одновременно мыть сапоги в ихнем океане?!
– Что? – заинтересованно выкрикнул какой-то хримтурс, зачем-то приподняв ногу в сапожище литров двадцать вместимостью.
– Смоет! – восторженно заявил оратор. – Приливной волной смоет на фиг! Однозначно!
– Сын Юриста нынче явно в ударе, – покачал головой сержант.
– Он в этом ударе пребывает с младенчества, – хмыкнул один из его подчиненных.
– Ага. Как тогда ударили… – начал было второй, но сержант тут же прикрикнул:
– Разговорчики! Вы на службе, а стража – вне политики!
Кое-как пробившись сквозь толпу поклонников Сына Юриста, мы свернули, минут пять пропетляли по почти безлюдным (один человек на два квадратных метра) закоулкам и наконец остановились у дома с бронзовой прорезной вывеской в виде попугая, сидящего на жердочке, раскинув крылья.
– Ну вот, – махнул рукой сержант. – Лучший постоялый двор в городе «Под крылышком Спикера». Цены умеренные, народ мирный даже в эти сумасшедшие деньки, к тому же до нашего участка рукой подать. Если что потребуется – обращайтесь.
Сердечно распрощавшись с любезными блюстителями закона, мы поручили драконозавров заботам расторопного конюха и направились к двери. Оную дверь, кстати, украшали сразу два плаката. Первый гласил, что «Хримтурсы Демополиса против расовой дискриминации!», а ниже от руки было подписано: «И хрен с ними!» Со второго лучезарно скалился холеный мужчина, а подпись тем же почерком гласила: «Он – друг гномов!» Мне тут же стало интересно, хотел ли ее автор обидеть мужчину или превознести. Впрочем, скорее второе: недоброжелатели уже успели подрисовать «другу гномов» углем кошачьи усы, редкую бороду, фингал под левым глазом и большую бородавку на щеке… прошу прощения, бородавка у него была своя.
Едва переступив порог, мы тут же услышали:
– Добр-ро пожаловать, электор-рат!
– Спасибо, – машинально ответил Бон.
– Левые? Пр-равые? Центр-ристы?
– Пр-роездом, – ухмыльнулась Глори. – Тр-ребу-ется запр-равка.
– Пр-рисаживайтесь спр-рава.
Так и не поняв, кто с нами разговаривает, мы послушно направились в указанную сторону.
– Спикер, заткнись! – послышался женский голос – Совсем сдурел, петух тропический?
– Попр-рошу без оскор-рблений! Спикер-р не дур-рак! Спикер-р – умница! Спикер-р – хор-роший, хор-роший!
– Спикер-р – пустобр-рех! – не согласилась с неведомым голосом женщина средних лет, выходя из-за стойки. – Спр-рава… тьфу ты, зараза! С тобой разучишься нормально разговаривать! Справа нет ни одного свободного места. Не позорь меня перед гостями! Добрый день, уважаемые! Вон там свободный столик, располагайтесь.
– Спр-рава будут места, если Кор-ри пр-рогонит мазур-риков! – возмутился неведомый Спикер. – Они жр-рут уже тр-ри часа, а потом опять попр-росят кр-редит! Дар-рмоеды!
«Мазурики» – трое мужиков, чьи носы сразу выдавали своим цветом выпивох со стажем, – скромно потупились.
– У тебя забыла спросить! – фыркнула Корри, обернувшись к стойке.
– Ой! – тихонько сказал Римбольд, проследив за ее взглядом.
И вправду – ой! Над стойкой на цепи, другой конец которой терялся в полумраке где-то на потолке, висела здоровенная клетка. Наш гном в такой вполне мог жить. Правда, в данный момент она была пуста, поскольку ее обитатель – желто-красно-синий попугай – деловито прохаживался взад-вперед по стойке, волоча за собой роскошный хвост.
– Спр-росить Спикер-ра – не гр-рех! – глубокомысленно произнес он. – Спикер-р пр-ротив анар-рхии!