– Думаете, я ничего не понимаю, – Леночка сурово водила перед носом Манурова тонким пальчиком, норовя поставить локоток в тарелку с отбивной. – Привыкли получать всё, что хочется. А я не такая!

– Не такая, – поддакивал Константин, ненавязчиво отодвигая её изящную лапку. Ноготок, выписывавший синусоиды у него перед физиономией, был красиво расписан блестящими узорами и потрясал нечеловеческой длинной. Таким если промахнуться, можно и глаз выколоть.

– Вы мной попользуетесь и выкинете, как… как… о, как салфетку! Ещё и с работы уволите! Чтобы не маячила и не мешала. Воспоминания – это балласт. А бывшая женщина – это балласт вдвойне. И самое логичное – от балласта избавиться. Ведь так?

– Так, – опрометчиво кивал Мануров, потрясённый глубиной Леночкиной философии.

Надо же, какая она умненькая.

А Леночка, самозабвенно цитировавшая многоопытную маму, строго и неодобрительно хмурилась.

Поэтому Константин, спохватившись, начал трясти головой строго отрицательно и торопливо оправдываться:

– У нас всё будет по-другому! Ни в коем случае не балласт. Что ты!

– С чего ты взял, что у нас что-то будет? – ухмыльнулась секретарша, так же легко перейдя на «ты». – Что, думаешь, в ресторане покормил, жуками напугал – и я растаяла?

– Там были бабочки, – сумрачно напомнил Мануров. – А что ещё надо сделать?

Сложность завоевательного процесса и тот факт, что его незамысловатый план так быстро раскусили, Костю расстроили.

– Женщину надо любить! Искренне и долго, – назидательно сообщила Леночка.

– Я могу…

– Не в этом смысле, Константин Николаевич! Не в этом! – и она снова укоризненно поводила пальчиком у него перед глазами. – Любить – это не действие. Это уважение, преклонение. И долго – тоже не процесс, а результат. Это значит – всю жизнь. А не пару месяцев, но качественно. Ясно?

– Не очень. Я тебе не нравлюсь?

– Я пока не решила, – неожиданно озадаченно отреагировала Леночка. И даже лоб наморщила. То ли что-то вспоминая, то ли продолжая решать этот затейливый вопрос.

– Ну, – поторопил Мануров. – А мои какие действия? Ты мне очень нравишься. Заметь, я ничего себе не позволяю. Я жду. Разве это не уважение?

– Жди, – согласилась Лена.

Вероятно, Мануров как-то не так повёл разговор, поэтому ясность не наступила. Хотя в актив встречи можно было занести то, что девушка просто боялась быть использованной. Костя в какой-то момент почувствовал себя барином, который собирается облагодетельствовать крестьянку, а та не верит своему счастью. Но он тут же устыдился столь глупых сравнений. Не похоже, чтобы секретарша не верила своему счастью. Тут было что-то ещё. Хорошо хоть, что она его использовать не собиралась. А то нынешние блондинки – они такие, палец в рот не клади. Сами на закукорки запрыгнут, охомутают и будут кататься.

Решив, что всё скорее хорошо, чем плохо, Мануров отвёз барышню домой, прислонил к дверному косяку и быстро поскакал по ступеням вниз. Знакомиться с Леночкиными родителями он был пока не готов. Всё же не стоит бежать впереди паровоза. Хотя намерения у него самые серьёзные, но надо всё ещё раз обдумать и взвесить.

После расставания он ненадолго заехал на работу, а потом отправился в финтес-клуб. Лишние кубики на прессе ещё никому не мешали.

У ресепшен его едва не сбила с ног высокая, худенькая блондинка.

– Ой, – она вцепилась в его пальто, едва не рухнув на идеально вылизанный пол. – Извините.

– Это вы меня простите, – великодушно улыбнулся Костя. Девицу эту он то и дело встречал в клубе. То ли она тут работала, то ли худела. Хотя, скорее всего, работала. Худеть этой смешной, голенастой девчонке было некуда. Она была похожа на длинную макарошку, даже блондинистый хвост до талии был похож на тонкую спагетти.