Как я и думала, поскольку у парней из секции намечаются соревнования, а за драку их могли дисквалифицировать, шумиху вокруг этого дела тренер разводить не стал. Проблемы (тем более с милицией) не нужны были ни одной стороне, ни другой.

– Мы исчезнем, исчезнем, только отпустите! – заголосил пленник.

– А документы ваши пока побудут у меня, и на карандаш вас всё же возьмут, – сообщил Пётр Иванович, поднимаясь с живого стула. – Кирилл, сфотографируй их физиономии. Если повторится что-то подобное – будете петушиться на нарах, я ко всем обращаюсь, уяснили?

– Уяснили, – раздался хор нестройных голосов, а Кирюха тем временем достал телефон и, приподнимая за волосы голову каждого отморозка, делал снимки.

– А теперь исчезли, пулей! – Пётр Иванович дал знак ученикам, чтобы отпустили пленников. – И чтобы духу вашего не было возле моих ребят!

Студенты кое-как поднялись и поплелись прочь через парк.

– Ну а вы молодцы! – похвалил он подопечных. – Хорошо продержались, орлы! Костяшки никто не сбил?

– Не-а, – отозвались хором.

– Димке тут нос расквасили и фингал поставили. Его с таким лицом с соревнований не срежут? – Кирилл как самый близкий к Зарецкому по возрасту был с ним особенно дружен и потому сейчас переживал.

Хотя переживать действительно было из-за чего, потому что Дима пострадал больше всех. Тем не менее мой воспитанник, который всё ещё сидел на земле, от помощи приятеля (да и от моей тоже) отказался, поднялся самостоятельно, немного покачнулся, но выстоял и вытер кровь под носом.

– Я в порядке, – заявил он твёрдо. – Пётр Иваныч, может, всё это, – Димка указал на своё разукрашенное лицо, – замазать как-то можно?

– Ладно, герой, поглядим, как заживать будешь. Но если что, не обижайся, правила есть правила, – развёл руками тренер и потрепал Зарецкого по волосам.

Потом Пётр Иванович повёл ребят обратно в клуб и достал аптечку, чтобы все могли обработать боевые ранения. Ещё одну аптечку принёс из тренажёрки Степан Викентьевич, который по образованию был медбратом и только потом пошёл в инструктора и занялся другими аспектами здоровья. Так что он осмотрел всех бойцов, особое внимание уделив Зарецкому, но, хвала небесам, ничего серьёзного не обнаружил. Ребята всё же хорошо защищались и не дали себе ничего отбить.

Остальные парни из клуба уже разошлись по домам, так что потрёпанных спортсменов увидел разве что сторож Михалыч, который поахал, поохал и сказал: «Вы ж вломили этим недоделанным, да? Так им, гадам! Молодцы!»

Моё разорванное платье Димка прикрыл своей мастеркой, чтобы другие не глазели, а затем тренер покачал головой, мол, так не пойдёт, и выдал мне тренировочную футболку и шорты с логотипом клуба. С туфлями, пусть и на низком каблуке, этот наряд, конечно, смотрелся не очень, но всё лучше, чем щеголять в лохмотьях.

К обработке своих ран Димка допустил только меня, даже тренеру не дался, и я терпеливо залечивала его повреждения. Господи, этот ребёнок сегодня натерпелся, но сидит тихонько, как мышонок, и только втягивает сквозь стиснутые зубы воздух, когда особенно больно. Разбитый нос и нижняя губа, синяк на скуле, предплечья и плечи тоже покрыты синяками (следы того, что Димка ставил блоки), не говоря уже о многочисленных ссадинах и царапинах, которые он заработал, когда боролся на земле.

– Ты мой спаситель, – сказала ему, когда осторожно протирала перекисью одну из ссадин на руке.

– И ничего такого я не сделал… – пробурчал он, отведя взгляд.

О нет, дорогой, очень даже сделал! А ещё кричал «МОЯ Ангелина». Я и сама не заметила, что улыбаюсь. Какой же всё-таки этот мальчишка замечательный!