Посетитель был того же возраста, что и Лив, может, на несколько лет старше. Карие глаза глядели с веселым прищуром, густые черные волосы с проседью, на взгляд Лив, нуждались в стрижке, а волевой подбородок покрывала такая же черная с проседью щетина. Лив пожала ему руку и спросила:

– А откуда вы знаете мою бабушку?

– Это моя клиентка, я принес бумаги, которые она просила.

– Бумаги? Какие бумаги?

– Я один из ее поверенных. Она говорила, что сегодня приедет, и я обещал прийти во второй половине дня, а она, наверное, забыла.

Лив смотрела на него во все глаза:

– Но зачем моей бабушке поверенный в Реймсе?

– Об этом, я полагаю, лучше спросить у нее самой. – Жюльен улыбнулся настолько очаровательно, что Лив невольно отвлеклась от загадки его визита.

– Если хотите, можете оставить бумаги. Бабушка должна скоро вернуться.

Жюльен нахмурился:

– К сожалению, не могу. Понимаете ли, Оливия, это весьма чувствительные материалы.

– О, да, конечно. – Немного уязвленная, она поколебалась. – Лив.

– Что?

– Меня зовут Лив.

– О, простите меня, пожалуйста. – Снова та же улыбка. – Ваша бабушка всегда называла вас только Оливией.

– Она, – Лив закатила глаза, – вообще не признает уменьшительных имен. Говорит, что это для детей и домашних животных.

Жюльен рассмеялся:

– Очень на нее похоже.

– А вы хорошо знаете мою бабушку?

– Вполне. Наша семейная адвокатская контора работает с ней уже… – да, семьдесят лет. Хотя сам я, конечно, подключился позже.

– Семьдесят лет? – Лив озадаченно заморгала, глядя на Жюльена. – Здесь, в Реймсе?

Он кивнул, провел левой рукой по волосам, затем опустил руку. Волосы как у Патрика Демпси или Джона Стэймоса, у обыкновенных людей таких не бывает. Лив поймала себя на том, что следит взглядом за толстым золотым обручальным кольцом на его безымянном пальце, а подняв глаза, к своему смущению, поняла, что Жюльен тем временем наблюдал за ней. Итак, он принадлежит кому-то другому. Жюльен улыбнулся, и Лив почувствовала, что краснеет.

– Ну… – начал он, а Лив одновременно произнесла:

– Тогда…

Оба расхохотались, Жюльен во второй раз протянул ей руку, и они обменялись рукопожатием на прощание.

– Хотел еще сказать, что был страшно рад в конце концов познакомиться с вами, – проговорил Жюльен, отступая на шаг назад. – Вероятно, мы еще увидимся позже на этой неделе.

– Вряд ли мы долго здесь пробудем.

– Vraiment?[14] – Он недоуменно наморщил лоб: – Вы уверены? По моим сведениям, у вашей бабушки на этот счет совершенно другие идеи.

Приближался сезон сбора винограда, и вся Шампань гудела. Урожай ожидался средним и по количеству, и по качеству, но лучше, чем в прошлом году, и это всех радовало. Кроме того, хотя порой казалось, что главная цель герра Клебиша – разорить всех виноделов, как минимум в одном он пошел на уступки – отпустил несколько сот крепких мужчин из трудовых лагерей обратно на виноградники. Очевидно, де Вогюэ все же сумел доказать ему, что при нехватке рабочих рук результат окажется не выше прошлогоднего.

– Хорошо, что людей вернули, – сказала Инес за ранним ужином в среду, накануне первого дня сбора. С тех пор как семь месяцев назад Мишель возвратился домой после недолгого пребывания в тюрьме и заговорил о де Голле и Сопротивлении, они еще больше отдалились друг от друга, и Инес недоставало его, даже когда он сидел прямо напротив. – Может, нам удастся больше быть вместе, когда закончим со сбором винограда.

– Инес, главное не это. – Мишель даже не посмотрел в ее сторону. – Главное, что люди, которых держали в неволе и заставляли работать на Германию, теперь дома и в безопасности. Мы должны благодарить Бога за их освобождение.