Дверь распахнулась — и я едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза. В комнату вошёл Хилберт ван Берг.

— Можете идти, — он махнул рукой служанке, по-прежнему даже не глядя на неё.

И та исчезла, словно сквозняком её вынесло. Только напоследок взглянула на меня сочувствующе. Уж не знаю, почему.

Йонкер прошёл в комнату, озираясь, хмыкнул каким-то своим мыслям, а после уставился на меня, заложив руки за спину. Сырой после дождя плащ он уже скинул, как и куртку — и теперь остался в одной свободной рубашке, заправленной в облегающие его крепкие ноги штаны, схваченной на поясе широким ремнём. На нём висело оружие: увесистый меч в ножнах и с красивой рукоятью — с одной стороны, и то ли нож, то ли какой-то кинжал, чуть короче — с другой. Неслабо вооружился, идя к женщине. Так и представилось вдруг, как он рубит этими тесаками врагов. Я даже поёжилась. Слегка небрежный и усталый вид мужчины вовсе меня не успокаивал.

— Я вижу, вы не удосуживаетесь спрашивать разрешения войти, — проворчала я, закончив гневно его разглядывать. — Я могла быть не одета.

— Но вы же одеты, — с обезоруживающей беспечностью парировал он. — Вижу, вы выглядите гораздо лучше, мейси.

Говорил Хилберт вполне мирно и спокойно. Но отчего-то меня не покидало ощущение, что он просто хочет усыпить мою бдительность.

— Да, в тёплой комнате мне гораздо лучше, чем в сырой карете. Как и оттого, что меня наконец хорошо перевязали, — я и не хотела, а всё равно пустила в голос изрядную долю ехидства.

— Но вам было бы ещё лучше, если бы вы вовсе не пытались себя убить, — добавил Хилберт и сделал ещё несколько шагов ко мне.

Отчего-то захотелось подобрать ноги и отползти от него подальше, прижаться спиной к стене, у которой стояла постель. По пальцам одной руки можно было пересчитать те моменты в жизни, когда я робела перед мужчинами. Да и то это случалось давно, ещё в студенческую пору. А тут ничего не могла с собой поделать. Вид вооружённого йонкера едва ступор на меня не наводил. Потому что я попросту не знала, чего от него ждать. Я вообще не знала, что может выкинуть любой человек в этом мире, куда пришлось попасть неведомо каким наказанием свыше.

— Почему вы решили, мениэр, что я хотела себя убить? — вопрос этот мог повернуться против меня, но нужно было узнать хоть что-то.

Состроив невозмутимый и, возможно, даже нагловатый вид, я допила волрейн, что ещё оставался у меня в кружке — и постыдно поперхнулась: потому как все эти жгучие специи, которым он был приправлен, похоже, осели на дне. Мужчина смерил меня насмешливым взглядом, подхватил со стола кувшин и плеснул в другую кружку обычной воды.

Он терпеливо молчал всё то время, что я промывала охваченное жжением горло, а после ещё и слёзы с глаз утирала.

— На самом деле я очень сомневаюсь, что вы хотели себя убить. Иначе не промахнулись бы так сильно, — продолжил он, когда я вновь подняла на него взгляд. — Да и кинжал, который был у вас в руке… Не самое обычное оружие. Я немного понимаю в письменах оудов, а на его рукояти знаки, которые очень мне их напомнили. Возможно, это ритуальный клинок. Я прав?

Знала бы я ещё, прав он или нет. И знала бы, какой ответ будет для меня самым безопасным. Пока казалось, что любой уронит прямо в пропасть. Но в памяти один за другим проносились обрывки той гонки с чудовищем, что я видела перед тем, как очнуться. Как бежала через лес, как гналась за мной огромная тварь. И холодом по спине пронеслось воспоминание о той решимости, с которой я всадила кинжал в своё собственное тело. Без страха, без сомнений. Будто обдумала этот шаг уже давным-давно. Или то была ещё не я?