Я отвела его в магазин, где он купил новую пару туфель. А затем мы пошли во «Вьё Коломбье»3 и, едва отсидев половину спектакля, отправились в «Либрери», держась за руки. Седрик погасил мой тамошний кредит и досыта накормил моих друзей, вызвав их моментальное обожание. Он не знал, что с доброй половиной этих мужчин у меня было несколько несерьезных романов. В основном замешанных на страсти и вдохновении, обменявшись которым, мы расходились каждый своей дорогой – напиваться во «Флоре», спорить до хрипоты в «Табу», уединяться в студии и создавать работы, на которые могли хотя бы какое-то время смотреть без отвращения.

Но с Седриком все было иначе. Когда я впервые взглянула в его глаза, я поняла, что он станет моим мужем. Это были не догадка и не желание. Это было знание, что человек, встреченный мной, создан для меня. Все в нем казалось притягательным и давно знакомым, словно мы уже были вместе когда-то очень давно и просто забыли об этом. С того дня мы не расставались. Он поразил меня цепким умом и глубиной познаний. Седрик мог часами рассуждать о поэзии или искусстве, в то же время он был непоседлив, словно школьник, сбежавший с уроков, стремился наполнить впечатлениями каждую минуту своей жизни. Будто неутолимый голод толкал его вперед, и я едва могла угнаться за ним.

Его волновали люди, море, звезды, огонь, камни, книги и цветы, он восхищался тем, как падали листья с деревьев, мог не отрываясь смотреть на уличных танцовщиков и разглядывать детали архитектуры. Он то тащил меня в Венсенский зоопарк, то на лодочную прогулку по Сене. Мы могли просидеть три часа во «Флоре», забывая поесть, рассматривая подписи Сартра, Симоны де Бовуар и Кено, цедя холодную водку в полном молчании – в этом я находила особенное блаженство. Мне чудилось, что я обрела недостающую частичку себя, ведь лишь наедине с собой человек не стесняется оставаться в тишине. Каждое его качество находило в моей душе отклик, я восхищалась Седриком, как только может восхищаться влюбленная женщина тем, кого не знает до конца.

Я познакомилась с его милыми друзьями, матерью и сестрой. Они приняли меня, пожалуй, слишком тепло, и уже тогда я должна была что-то заподозрить, но я оставалась в коконе иллюзий, сотканном образцовым миром, куда мы неожиданно для себя попали.

Впервые я стала подозревать, что с Седриком что-то не так, – наверное, во время медового месяца, когда мы отправились на остров Мадейра. Увидев величественные пики скал, обшитых набивным узором зелени, я внушила себе, что мы обретем здесь еще большее счастье. Оно ждало нас, и мы ждали момента, чтобы остаться наедине, позабыв предсвадебную суету, сам праздник и напутствия гостей, желавших любви и доброго ветра. Все они, конечно, завидовали раю, который мы обрели на земле благодаря друг другу, нашей молодости, стремлению быть вместе как можно дольше.

Мы заселились в бунгало у океана. Вдоль берега, куда хватало глаз, возвышались величественные скалы, они выступали вперед, споря за наше внимание, нависали и тут же скрывались, прячась вглубь острова, подставляя массивные вулканические подножья терпким брызгам океана. Остров окутал нас ленивой дремой, наши мышцы размягчились, будто мы ступили в горячую воду, а улыбка разлилась по лицам. Какой живительный воздух там, мне не описать его: чистый, волнующий, а что за дивные цветы там росли! «Лишь бы хватило красок», – волновалась я, глядя по сторонам. Опьяненные свободой, мы, наверное, походили на выпущенных на волю экзотических птиц.

Ненавязчивый сервис, который предлагал обслуживающий персонал, очень скоро показался нам излишним, и мы, наскоро разделываясь с завтраком, возвращались обратно в постель. Нежась под прохладными простынями, мы не могли наглядеться друг на друга, и прекрасный вид за окном едва ли мог отвлечь нас от созерцания любимых глаз. Казалось, не было силы, способной разделить наши руки, наши тела. Порой я ловила себя на мысли, что не верю в происходящее, слишком явным был этот сон, чтобы не усомниться в его реальности.