– Значит, я вообще никуда не пойду, – вспыхнула я.

Не выспавшаяся и раздраженная я не собиралась снова терпеть всё это. Достаточно с меня было всего случившегося за последние дни.

– Я тебе не кукла, которую можно вырядить как тебе того захочется! Мне надоели твои приказы! Мне нравится это платье, ясно тебе?! Не устраивает – иди на свой приём один!

– Снимай, – повторил он, не повышая голоса. Только стали стало больше.

– Нет! – я не отступила даже тогда, когда он сократил и без того ничтожное расстояние между нами ещё на шаг. – Найди себе другую марионетку! Я не…

Одним выпадом он схватил меня за лиф платья. Смял ткань и подтащил к себе. Я впилась в его руку, только он даже не заметил этого. Рванул ворот в разные стороны с такой силой, что ткань жалобно затрещала.

– Не смей! – закричала, отбиваясь. Шипела, выворачивалась, а он продолжал в буквальном смысле раздирать то, что пришлось ему не по душе.

– Ублюдок! – к горлу подкатили слёзы. – Ненавижу тебя, сволочь! Ненавижу! – ударила по руке, в грудь. Всхлипнула, хотя глаза так и остались сухими.

Удовлетворённый, он кинул кусок ткани на пол. Глаза его стали чёрными, дыхание тяжёлым. Губы мои дрогнули на очередном беззвучном «ненавижу», и уголки глаз всё-таки защипало. Придерживая края разодранного платья, я попятилась. Меня трясло, пальцы не слушались.

– Твоя главная проблема в том, что ты не понимаешь, когда я прошу по-хорошему, – чуть сипло.

Он рассматривал меня, а я чувствовала себя даже хуже, чем если бы была обнажена. Меня будто бы голую привязали на центральной площади города и оставили на потеху жителям. Подбородок дрожал, слёзы потекли по щекам, и как я ни пыталась остановить их, не выходило. Это платье я купила, когда мы с первым мужем решили отметить первую годовщину нашей свадьбы в ресторане. Тогда всё было ещё хорошо. Было…

– Я любила его, – всхлипнула совсем жалко.

– Это меня не волнует, – он опять подошёл.

Теперь отступать мне было некуда, да и сил на борьбу не осталось. Серебряков убрал мои руки и закончил начатое. Платье разошлось до самого низа, и он, смяв, откинул его. Я осталась в одном белье. Красивом белье, которое он когда-то сам дал мне. Нужно было избавиться от него, но я не смогла. Униженная и жалкая, вот какая я была сейчас.

– Гордишься тем, что сломал меня? – сквозь слёзы шёпотом.

– Сломал? – презрительная, жёсткая усмешка. – Я ещё даже не начал, Мирослава.

Кончиками пальцев он обвёл овал моего лица, тыльной стороной ладони вытер слезинку со скулы.

Меня знобило, хотя в номере было тепло. Он убрал мне за ухо волосы, положил руку на спину и медленно провёл снизу-вверх. Расстояния между нами не стало совсем, едва он легонько надавил. Я коснулась его груди ладонью, почувствовала шелковистые колечки волос и сжала руку в кулак напуганная тем, как стукнулось моё сердце о рёбра.

Позвонок за позвонком Яков добрался до застёжки на бюстгальтере, но не тронул её. Ещё выше – до шеи. Медленно очерчивал, второй рукой придерживая мою голову. Я втянула живот. Под полотенцем он был уже твёрдым.

– Ты научишься слушаться, – склонился ко мне. Сжал волосы и задрал мою голову, вжимая в себя сильнее.

– Нет, – вопреки здравому смыслу ответила я, хотя голос всё ещё подрагивал.

– Научишься, – только что мягкие касания к спине стали грубее. Серебряков прищурился. – У тебя нет выбора.

Я опять хотела возразить, но только приоткрыла рот, он накрыл губы своими. Впился жёстко, подчиняя.

– М-м-м, – попыталась отвернуться, упёрлась ему в грудь.

Но он смял моё сопротивление, как клочок бумаги. Крепко держа за волосы, проник языком ещё глубже. Член его стал ещё твёрже, и я, сама того не желая, ощутила тепло внутри. Тело отзывалось на него, тогда как раздавленное сознание отчаянно протестовало. Ногтями я прошлась по его коже, ещё раз попыталась оттолкнуть.