Иногда из гостиной выскальзывали бесшумно и по очереди фьер Азуле и врачи королевской гильдии, но на все наши расспросы был один ответ: пока ничего нельзя сказать наверняка.

- Что это за доктора, если ничего не знают? – злилась Лилиана. – Не доктора, а докторишки!

А я подумала, что не известно, что страшнее – вот так ждать, ещё на что-то надеясь, или узнать… правду. Врачи прятали глаза, когда говорили с нами, и у меня сжималось сердце, потому что точно так же вели себя врачи, наблюдавшие мою маму в последний год её жизни.

Уже в сумерках примчался промокший до нитки Элайдж Сморрет.

- Приехал сразу, как узнал, - сказал он, бросаясь ко мне. – Как фьер Монжеро?

- Еще ничего не известно, - ответила я. – Они там с утра. И тётя там. Но нам ничего не говорят.

- Будем надеяться, что всё обойдётся, - Элайдж осторожно взял мои руки в свои. – Вы замерзли, Виоль. У вас пальцы ледяные.

- Мне не холодно, - сказала я истинную правду.

Какой холод, если с дядей беда?..  

Гром ударил прямо над нашим домом – так что стекла в окнах зазвенели.

- Фу ты, настоящая буря, - произнес Элайдж. – Даже я струхнул.

В это время голоса врачей за дверью гостиной зазвучали громче, и мы все услышали, как фьер Азуле несколько раз с ожесточением повторил: полная ампутация! немедленная ампутация!

Лилиана ахнула, прижав ладони к щекам, а мне показалось, что вслед за громовыми раскатами дрогнула земля.

- Еще ничего не известно, - попытался утешить нас фьер Сморрет, но и он выглядел подавленным.

Спустя несколько минут из гостиной появилась тётя – измученная, бледная до синевы. Лилиана вскочила, уступая ей место, а Элайдж и я взяли тётю под руки, усаживая.

- С вашим дядей всё очень плохо, девочки, - сказала тётя, и из глаз её полились слезы. Они текли по щекам, падали на светлое утреннее платье, но тётя этого не замечала. – Руку надо ампутировать, я дала согласие, чтобы Клода готовили к операции.

Лилиана горько покачала головой, Элайдж понурился, а я встала на колени возле кресла, в котором сидела тётя.

- Отрезать руку? – спросила я дрогнувшим голосом, потому что самое страшное свершилось, но поверить в это было невозможно. – Тётя! Как – отрезать?!

- Кости повреждены очень сильно, - тётя закрыла глаза, откинувшись на спинку кресла, а слезы всё лились и лились. – Врачи говорят, что другого выхода нет. Иначе… иначе начнется гангрена, Клод может умереть.

Мы все замерли от этих слов, и неожиданно для самой себя я сказала:

- Надо позвать мастера Рейнара.

Лилиана уставилась на меня удивленно, а тётя медленно открыла глаза.

- Надо отправить за ним, - повторила я, потому что лицо тёти прояснилось, и у меня словно прибавилось сил. – Помните, вы говорили, что мастер вылечил фьера, который пострадал на охоте?

- Я позову Самсона, - сказала тётя, оживая.

- Я сама позову, - Лилиана помчалась к комнатам прислуги.

Вскоре появился кучер, но вид у силача Самсона был вовсе не бравый.

- Можно и палача позвать, - сказал он угрюмо, когда тётя попросила его съездить к дому мастера Рейнара, - но по такой погоде это – чистое самоубийство. Там гроза, как в аду. И дорогу, поди, размыло. А если прорвет плотину, как прошлой ночью? 

Не подействовали ни уговоры, ни обещания заплатить.

- Я за фьера – и в огонь, и в воду, - заявил кучер, - но только если со мной что-то случится – свалюсь в реку или получу молнией по макушке, никто не позаботится о моих малютках. Вы уж простите, фьера Аликс. Да и зачем вам палач? К вашим услугам королевские доктора.

- Да, конечно, - прошептала тётя, ещё больше бледнея.

Она теперь походила на тень самой себя, и у меня не было сил наблюдать за этим.