Данилин так скуксился, что Мише стало даже его жалко.

– Давай, Палыч, бросим это дело, а?.. Целее будем… И никаких тебе расследований, никаких подозрений… А то сейчас такая паранойя начнется, ой-ой-ой! Мало не покажется. Всю жизнь себе испортишь…

Данилин вдруг напрягся. Ему показалось, что какая-то сила снова сгибает его в три погибели, а он, один раз когда-то разогнувшись, дал себе слово, что больше никому согнуть себя не позволит.

– Нет, – сказал он, может быть, даже слишком резко. – Дело твое, Миша. Если боишься, то к тебе вопросов нет, никто тебя не неволит.

– А вот такого, Алексей Павлович, говорить не надо! Ничего я не боюсь. Я за вас беспокоюсь и за редакцию, а не за себя… Мне-то что…

Данилин давно заметил: когда Миша был начальством недоволен, он переходил на «вы». Помолчали несколько секунд, посмотрели в разные стороны. Потом Миша сказал:

– Копия-то хоть письма осталась где-нибудь?

– В отделе писем есть, – сказал Данилин. – И еще дома одна, я сделал ее сам, сходил накануне в ксероксную и сделал. Только об этом никто не знает, и ты никому не говори.

– А не розыгрыш ли это все-таки какой-нибудь? – спросил вдруг Миша. – Игорь, говорят, мастак на такие дела.

– Ну да, все может быть, хотя почему-то не верится, – отвечал Данилин, но сам задумался.

А что, Игорь вполне на нечто подобное способен. Вон, на Новый год как-то раз обезьяной вырядился, его никто узнать не мог. И не он ли звонил в дни ГКЧП коллегам по «вертушке» и голос Горбачева имитировал? Требовал «сохранять верность законной власти». Да так, что некоторые готовы были и поверить!

Если задуматься, то очень даже круто было бы таким образом над ним, Данилиным, посмеяться. Даже в общем-то остроумно. И ух как это по журналистскому сообществу разойдется! Слыхали, Данилин-то, который из «Вестей», получил письмо от какой-то сумасшедшей старухи из Англии, выбросил его в мусорное ведро. А коллеги его разыграли – сделали вид, что письмо выкрали, причем, представляете, вместе со всем остальным мусором. Так Данилин потом долго своей тени боялся, за каждым углом ему КГБ вместе с ЦРУ мерещились! Совсем сна лишился, бедняга! Во умора-то! А кто-то обязательно добавит с фальшивым сочувствием: да, видать, пора ему на покой, отслужил свой срок, а ведь в былые времена какой сильный был редактор…

Вдруг Данилин вспомнил про композитора Никиту Богословского, считавшегося в советские времена главным мастером таких шуточек. Ходила легенда, что разыграл он еще до войны знаменитого артиста оперетты. Пока тот с женой ужинал в ресторане, взял и опечатал дверь их квартиры сургучом. Вернулся актер – и чуть в обморок не упал. Ведь так в те времена поступали с жильем арестованных органами госбезопасности. Бросился к домоуправу, а тот тоже побледнел и говорит: я не могу без санкции НКВД разрешить вам снять печать и войти в квартиру. Кажется, пришлось артисту с женой у друзей ночевать, да и то первые, к кому они обратились, их впустить отказались. Да и вторые тоже. И только третьи, отчаянные головы, не побоялись почему-то загреметь за укрывательство врагов народа, а ведь была же такая статья в те времена.

В другой раз Богословский якобы в гостиничном номере в Ленинграде демонстрировал знаменитым деятелям искусства, как работает система подслушки. Вроде как по блату раскрытая ему приятелем из НКВД. А до этого деятели по пьяному делу рассказали несколько анекдотов, не то чтобы антисоветских, такого быть не могло, но все-таки с неким рискованным душком, из которого, при большом желании, можно было дело раздуть. Так вот, Богословский покрикивал в люстру некие команды – то папиросы принести, то закуски. И тут же входил официант и выполнял приказ. А на самом деле он заранее получил от Богословского гонорар и имел от него соответствующую инструкцию, что и когда вносить.