«Ну!» прозвучало, как хлопок пистолета на старте.

У высокого вдохновенно загорелись глаза.

Первое дело – визит конторе.

Они шумно распахивали одну дверь за другой, но никто не выбегал навстречу с хлебом-солью на расшитом рушнике.

– Где народ? На обеде? Как можно спокойно есть!?

Они даже как-то нехорошо oбрадовались, когда увидели зоотехника Анания Лыкова.

– Ага! – В их голосах дрожал металл. – Сам на курорте? Ты за него?

– Я, – обмяк Ананий.

– Рассыльный под рукой?

– Зачем?

– Он ещё спрашивает! К шести сюда – всех заведующих! Всех бригадиров! Всех помощников! Где тут у вас комсорг?

– Вот… Аннушка…

– Аня! – не переводя дыхания, продолжал высокий. – Аня! А вы умрите геройской смертью, но обеспечьте к вечеру трио дружинников по вашей линии. Нe делайте большие глаза. Напрасная трата эмоций!

Он властно отвёл её в сторону и стал с жаром объяснять.

В восемнадцать часов пять минут тридцать двe секунды по московскому времени открылась молочная конференция.

Какими речами блистали делегаты района! Бедное человечество прозябало бы в наведении ораторских жемчужин, не будь меня.

Я вовремя вспомнил о человечестве и потому всё добросовестно застенографировал.

Тот, что повыше, встал и сказал до гениальности ясно:

– Товарищи! Вон товарищ улыбается. А на улыбку нет оснований. Наоборот, кое-кому может обломиться! Район взялся до срока расквитаться с квартальным планом, а уважаемый «Путь к коммунизму» всю картину портит. Смотрите! Вам светят родные огоньки коммунизма!..[11] Ну что у вас за надои?! Смех! На Петровской ферме два и пять. Дали шрот. Опять два и пять! Никакой отдачи! Стоило ли этим товарищам давать шрот? Не стоило! Нужно к каждой корове подходить индивидуально: шрот по молоку! По одёжке протягивай ножки! А вообще, по-моему, надо танцевать от вопроса, хочет ли заведующий той фермой быть заведующим? Видно, не хочет. Срочно подыскать нового!.. Товарищи, – opатор перешёл на низкий регистр, будто собирался выложить гостайну, – товарищи, а вы уверены, что у вас на фермах честные люди?

– Ка-ак можно сумлеваться?

– Гм… Излишняя самоуверенность!

Его голос зазвенел вдохновенно:

– Спасибо дружинникам, что не пришли. А то б я с ними сейчас встретил доярок и прозондировал, с чем они идут домой с фермы. С молоком! Со шротом! Понавесили к демаркационной линии[12] и тащат по домам соцсобственность. Знаем мы ваше дорогое пролетарское самосознание.[13] Передайте им, что мы держим связь с милицией. Для кого-нибудь дела могут кончиться кислым пшиком… На полнедели мы приехали… Поднять ваше молоко… Это нужно сделать в трёхдневный срок! При желании можно всего добиться! Иначе кто-то положит на стол хлебные ксивы… извините, партбилеты членов КПСС!

Все были изумлены, озадачены, но аплодисменты зажали.

Мужичок в кацавейке, глядя на оратора, шепнул соседу:

– Шустёр молочный козёл!

Тот, что постарше, тоже сказал. Наверное, опыт научил его говорить мало и без патетики. Но с подтекстом.

– Товарищи, – сказал он. – Единственная просьба к вам. Нe подведите нас и не окажитесь сами в плохом положении.

Сделав дело, сияющие командированные с достоинством отбыли на покой.

Они были уверены, что теперь молоко польётся полной безбрежной речушкой. Ведь только что именно они убрали пороги!

Лыков иначе прокомментировал нашествие районных уполномоченных по борьбе за изобилие.

– Хотя я и большой оптимист, но после кабинетной грозы не рассчитываю на молочное, если можно так сказать, наводнение. Ox уж это опекунство! Толкачей косяками заносит в колхозы! И кого там только нет! Он знает село, как я танцую в балете. А едет организовывать! Вон ныне пожаловал толкать молоко инструктор горгаза Гром-Чмыхайло. Тот, что помоложе…