Когда я сильно нервничала: переживала, злилась или смущалась, то сразу тянулась к холсту. Я разместилась в удобном кресле, напротив постели и принялась рисовать Руслана. Как был. В натуральном виде.

Мазки ложились гладко, линии шли одна к другой. И даже ластик не требовался…

К концу творческого процесса я хихикала и чувствовала себя отомщенной. Закончив потрет, я задумалась – куда бы его положить, дабы удивить натурщика. А может и вовсе ему не показывать? Я в ту минуту еще не решила.

Вначале я хотела положить листок в письменный стол. Но затем подумала, что Руслан может залезть туда по работе. Поэтому хотела спрятать рисунок в книжном шкафу. В одном из многих. Что-то подсказывало, мой лже-муж как Чукча – писатель контрактов и документов, а вовсе не читатель.

Однако меня и здесь остановили соображения конфиденциальности. Что если кто-то решит взять книгу или прислуга станет протирать томики?

Побродив по нашему крылу дома, я услышала, что в соседних уже не так тихо, как раньше.

Пьяные аристократы и нетрезвые интеллектуалы напевали матерные частушки и кряхтели.

В общем, доказывали свое высокое происхождение, беспримерную культуру и воспитание.

Женщины хихикали и отпускали такие шуточки, что я поняла – моя картина – верх целомудрия.

Мужчины матерились так, что бомжи нервно курят в сторонке.

Подумалось: а все-таки правильно они отправили детей в летние лагеря. Иначе бедолаги приняли бы родной дом тоже за лагерь… только другого рода…

В итоге, я так и не придумала – куда деть рисунок и просто положила его под кровать.

Карандаши вернула на их законное место, а сама вернулась на свое законное место – в спальню.

Несмотря на разнузданную позу лже-мужа, в кровати оставалось прилично места. Поэтому я переоделась в пижаму, которая лежала сложенной на тумбочке и оказалась точно в пору и залезла под свое одеяло.

Думать – когда и как Руслан узнал мой размер, чтобы приобрести вещи и пижаму уже не хотелось.

Я потом убью Светку. Дважды.

День напоминал Бразильский карнавал. Все сверкало, двигалось, менялось. Внезапности сыпались и сыпались. Я едва успевала сориентироваться.

Наверное, поэтому, несмотря на присутствие в кровати Руслана, стоило закрыть глаза, как меня сморило.

***

Руслан

Проснулся Руслан рано утром, в двадцать минут пятого.

За окнами только разливалось розовое марево рассвета, от чего дедово поместье выглядело просто сказочным.

Пошевелившись, Баженов обнаружил, что провокация удалась больше, чем он планировал и усмехнулся. Он лежал не просто голым, но и без одеяла. Так что восхищение Леной сразу бросалось в глаза.

Она видела? Или Баженов раскрылся после того как лже-супруга уснула? Почему вдруг Руслана это так озаботило? Столько новых ощущений за один день и все из-за одной женщины. Даже странно…

Руслан перекатился на бок и посмотрел на Лену. Она безмятежно посапывала. Такая красивая во сне. Расслабленная. Личико как у ребенка, губки бантиком. Так и хочется… Руслан сглотнул. То, чего ему так и хочется и без того слишком уж очевидно.

Ехать к Насте вчера Баженов передумал. Нет, он мог бы встать посреди ночи и рвануть на несколько часов к любовнице. Но почему-то захотел спать в одной постели с Леной. Без интима. Который так упорно требовал организм, буквально голосовал уже который час.

Руслан еще вполне мог скататься к Насте и вернуться часам к восьми в особняк. Раньше великосветские родственники уж точно не встанут, даже глаз не откроют. Только не после вчерашнего застолья. Такими «хорошими» он их не видел с момента похорон деда. Тогда пили с радости – завещания еще не читали, теперь, видимо, наклюкались с горя.