И, шаркая ногами, побрел в свою комнату.

Вот же жадный старикашка! Уборка, готовка, и прочие услуги

Двенадцать серебряшек, двенадцать! Откуда столько взять?!

Положа руку на сердце, это было чересчур много.

На десять серебряных можно было купить маленький, но приличный домик. На оставшиеся два — корову или пару молочных коз. Молоко продавать, уже с голода не помрешь.

Откуда бы мне, несчастной служанке, столько денег взять?!

И утащить у папаши Якобса не получится. Он прекрасно считал. Он знал, сколько лесорубов к нам заходит, мог посчитать, сколько они денег оставят. Да еще и дрова… по дровам тоже мог определить, сколько гостей заходило.

Вот как тут заработать?!

— Не грусти, — робко ободрил меня Карл. — Я тут подумал… Ты права. Если я устроюсь к кому-то работать, ну, например, на ночь, то мы сможем набрать нужную сумму.

Я обняла Карла, чуть не расплакавшись.

— Добрый ты человек! — прошептала я. — Но ты итак устаешь. Не нужно еще больше тянуть из себя жилы. Нет; я что-нибудь придумаю.

— Да что ж тут придумаешь, — произнес Карл, тяжело вздохнув.

— Моя забота! — ответила я. — Ну, беги за самогоном! Нам бы отдохнуть немного, а потом ужин готовить. И лучше бы чтоб папаша твой не стоял у меня над душой!

Карл ушел, а я налила в ведро воды погорячей, взяла щетку и принялась убираться.

Ведь лучше всего мне думалось, когда я работаю. Тогда излишняя энергия, подогревающая мне котелок до состояния закипания, уходила в движения. И думалось продуктивнее.

Таверна, и верно, была закопчена и засалена донельзя. Я яростно терла и терла стены, собирала грязную воду, текущую по дереву, и снова принималась шоркать щеткой.

Вымела всех невинных пауков вместе с их паутинами из углов — извините, ребята, вам тут не место!

Отскоблила столы и лавки, окатила их кипятком. Миски и чашки замочила в бадье со щелоком. С пола отскребла грязь, яростно работая щеткой. Да так, что на мокрых досках ни песчинки не осталось.

Словом, к обеду я отмыла зал. С меня сошло семь потов. В таверне пахло чистотой и влажным деревом. Чистая, словно новая посуда, была расставлена по полкам.

А я так и не придумала, что делать.

Признаюсь, меня охватило отчаяние.

Я очень устала, спать хотелось, руки тряслись. Если я так буду каждый день урабатываться, то о какой подработке может идти речь? Нет, не смогу…

От отчаяния и злости перешла снова на кухню, принялась драить шкафчики и всякие банки из-под специй.

Вот ведь тоже задачка! Сливки эти!

— А что, — робко предложила я, — если шкаф желания выполняет? Ну, вот со сливками же сработало! Шкаф, дай мне денег, что ли!

Я открыла дверцу.

Ничего там не было. Мокрые полки и рядок стеклянных банок.

— Ну, ладно, — проворчала я, закрывая дверцу. — Не просто денег! Двенадцать серебряных мне надо! Давай!

Я зажмурилась, досчитала до ста, открыла глаза, распахнула дверцу, и…

Ничего.

Пусто.

— Ну, я же не сумасшедшая, — чуть не плача, пробормотала я. — Сливки были, это точно! Я помню, как лила их в котел, как размешивала! Ну, что тебе стоит, шкаф?!

Нет, может, я все же чокнулась? Стою, со шкафом разговариваю… Денег у него прошу…

Даже банкомат так просто денег не даст! Там карта нужна.

А тут шкаф с дохлыми мухами.

Я захлопнула дверцу шкафа, прислонилась к нему пылающим лбом и задумалась.

Неужто нет выхода, и придется воспользоваться щедрым предложением Карла? Заставить мальчишку надрываться на двух работах? Нет, конечно, я б его прикрыла тут, в таверне. Все дела б за него делала. Дрова вон рубила б! Но он, такой худой и хрупкий, долго ли продержится?

Он вечно голоден.

Недоедает, наверное, со смерти матери. А может, папаша его не кормил и во время ее болезни. Как давно Карл видел мясо?