Господин Болдырев сказал мне, что сразу же, с первой секунды знал, что она нужна ему. Ее тонкая, выверенная провокация его просто взорвала. В нем в ту же секунду освободился и набрал немыслимую силу инстинкт захватчика, и чей-то голос громко и четко повторял у него в мозгу все последующие недели и месяцы: «Эта женщина будет моей!» Это была у него какая-то почти религиозная страсть к обладанию святыней. Она сразу же, как-то сама собой, вознеслась перед ним на немыслимую высоту красоты и страдания, и он сразу же, без промедлений, ринулся к ней, весь в огне. Что он хотел с ней сделать? Завоевать? Отнять? Овладеть? Спасти? Я думаю, его чувство по полноте и силе было сходно с тем, что испытывали крестоносцы, с горящей душой пускавшиеся к захваченному иноверцами и обесчещенному Иерусалиму.

Он к этому моменту не был ни отшельником, ни философом, ни человеком высокой морали, ни ловеласом, ни Дон Жуаном. Он был обычным мужчиной с типовым опытом. С двадцати четырех до двадцати девяти он был женат, потом развелся. Детей у него не было. Он жил в однокомнатной квартире на Юго-Западе, в районе улицы Ульянова, и до поры до времени был вполне доволен собой и своей жизнью. Он был выпускником престижного физтеха, но в начале девяностых ушел из отраслевого НИИ и подался в бизнес и к моменту, о котором идет речь, имел позицию, которая его вполне устраивала. В основном из-за конверта, в котором он получал зарплату. Он не говорил мне, сколько там было, но я предполагаю, что там содержалось вполне приличное для менеджера среднего звена количество купюр: полторы тысячи долларов? или даже две? Тогда доллар был другой, вы учтите. В компании он отвечал за крупных клиентов и за новые схемы логистики. С иронией, но одновременно и с гордостью он сказал мне, что был «в логистике крупный специалист». Эта фраза, произнесенная на берегу Женевского озера, в городе Монтре, на террасе с видом на Альпы, прозвучала с таким мягким, прекрасным юмором, что мы рассмеялись.

В таких делах никакие объяснения не доходят до конца. Мой методичный ум всегда требует ответа на простейшие вопросы: «Почему она так подействовала на него? Почему из всех мужчин, на которых она смотрела и которым улыбалась, только он так безумно, так окончательно сорвался с якоря?» Почему химия чувств работает между этими двумя и не возникает, когда мы меняем Х на Y? Умозрительные вопросы, которые скорее доказывает сухость моей души и скучную трезвость ума, чем что-либо иное. Но я правда не понимаю. Это, наверное, и есть то, что так красиво и романтично называется «тайной любви».

У меня всегда, когда я думаю об этой тайне, начинает кружиться голова. Мозг обмирает от усилия, не в состоянии представить, как рождается и работает связь человека с человеком в огромном море случайностей. Вся жизнь случайна. Наши передвижения, встречи, взгляды случайны. Наш разум близорук и не видит дальше ближайшего угла, наша воля смешна, когда речь идет о броуновском движении миллионов молекул в современном мегаполисе. И все-таки люди, предназначенные друг другу, находят один другого. У меня в этом нет сомнений. Правда, если говорить о господине Болдыреве и его жене, то лучше выбрать другое слово. Они были обречены друг на друга.

Тогда, в первые дни их знакомства (сказал мне он), у них состоялся разговор, который и сейчас казался ему очень важным. Еще ничего не было между ними. Они еще только сидели на офисных стульях по обе стороны офисных столов то в ее кабинете, то в его, и вели легкие, скользящие разговоры. В этих разговорах они как будто кружились вокруг той невидимой точки, о которой оба знали и к которой боялись и хотели приблизиться. И вдруг однажды – а он еще ни сказал ей ни слова о своих намерениях, хотя уже и думал о ней беспрерывно, даже во сне – она, сидя за своим столом, украшенным громоздким компьютерным монитором, сказала ему своим негромким голосом, собранном наверху груди, сказала абсолютно серьезно и даже с легким, едва уловимым оттенком грусти: «Я должна сразу сказать, что не смогу ответить на ваши чувства».