И, устроившись поудобнее на скрипучем стуле, пробормотал в неподвижный воздух:

– Так уж и быть. Не очень-то охотлив медведь плясать, да как не запляшешь, когда губу теребят.

Помолчал недолго и добавил, точно разъясняя самому себе:

– Пусть остаётся, чёрт с ней. Как бы всё дальше ни развернулось, лучше верить концу, чем началу.

С этим решением он обрёл предчувствие готового вернуться покоя. Отчего – желая подстегнуть пробуксовывавшую развязку – направил лицо в сторону кухни и крикнул:

– Завтракать-то мы сегодня будем или нет?

И положил локти на стол в нетерпеливом ожидании.

А потом, поколебавшись, с затихающим раздражением взял с тарелки ещё один солёный огурец.

– Жизнь – как коробка шоколадных конфет: никогда не знаешь, какая начинка попадётся.

(Художественный фильм «ФОРРЕСТ ГАМП»).

– Это ещё что? Откуда она взялась? За моей спиной сговорились?

– Да ты что, Илья? Да вот те крест! А вообще… баба в походе всегда пригодится. Ну, я имею в виду, поесть приготовить или постирать: у меня, вон, рукава грязные…

(Мультипликационный фильм «ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК»).

Жизнь всегда налаживается. Правда, не у каждого в лучшую сторону. Да и на самых светлых стёжках-дорожках редкому счастливцу удаётся обминуть все скрытые закорючины и шершавые края неблагоприятных настроений. В этом Чуб вскоре убедился на собственном примере.

Сходив с Марией в ЗАГС и подав заявление, он попытался заикнуться бате, что не грех обмыть событие, ведь такое случается один раз в жизни – в крайнем случае два или три раза, но это уже с малой вероятностью. Результат получился обидный, ибо в ответ на своё предложение Чуб получил презрительный взгляд и не лишённые прозрачности намёки на то, что, воротясь из армии, он уже четверо суток беспробудно жрёт самогонку на иждивении у престарелых родителей и воспринимает себя в отрыве от реальности, а если б имел совесть, то без лишних слов сию же минуту побежал бы устраиваться на работу.

– А я разве отказываюсь? – попытался сгладить остроугольность момента Чуб. – Хоть завтра пойду искать подходящее место.

– У меня твои завтраки уже вот где сидят, – маловерящим жестом отец ткнул себя полусогнутыми пальцами в кадык. – Как был ты всегда неважнецким явлением, так и остаёшься в этой пониженной позиции без стыда и совести. Ишь, подходящее место ему подавай. Хлебал бы молоко, ан рыло коротко! Да разве я такую позицию имел в молодости? Совсем не такую! За всё подряд хватался, и всё у меня проворилось, любое дело в руках огнём горело, только щепки летели!

– Ты требуешь от меня слишком скорого результата, батя. Даже сокол быстрее ветра не летает. Мало ли за что ты хватался в свою доисторическую эпоху и что там у тебя проворилось. Сейчас капитализм рулит, а в твоё время всё было по-другому.

– Так тем более, что капитализм! И вообще я тебе скажу, это от времени в малозависимом касательстве. Хоть при социализме, хоть при капитализме – всегда только так и надо: брать каждое желательное дело за рога и доводить его до конца. А если тебе не нравится жить по установленным правилам, то мнение твоё ни для кого не имеет значения. Существовать спустя рукава будешь, когда выйдешь на пенсию, а пока и не мечтай. Пенсию – её дают не за красивые глаза и язык без костей, а за трудовой стаж. По-другому всё равно не получится, хоть лопни на три части! Потому лучше не трать времени, не прохлаждайся, берись за ум без дураков. Иначе останешься валяться на обочине несолоно хлебамши, как многие другие остаются.

– Не останусь я валяться на обочине. Но спешку устраивать зачем же? Тише едешь – дальше будешь, а заторопка рядом со спотычкой живёт. Работа – дело непростое. Надо обмозговаться, прицениться, обсмотреть все возможности.