Только почему-то мне плохо.

И в проткнутое ухо будто кто-то дул. Накрыл его ладонью. Дорожка опять попыталась уползти. В темноте сада послышался истошный крик, дребезг, хруст. Я развернулся на звук и чуть не столкнулся с чем-то бежавшим мимо. Это оно орало. Просто я его, похоже, плохо слышал.

– Стоять! – Я пошатнулся. – И свет!

По бокам дорожки загорелись два гриба-светильника, отчего тьма вокруг нас сгустилась. Вопли и грохот сменились невнятными всхлипываниями. На дорожке обильно зеленели выдранные травинки. Или выпавшие.

– Ко мне, – велел я хныкающей темноте.

В ней появились смутные очертания двухметрового вертикального бревна. Двоясь, оно медленно выползало на свет, отразившийся в огромных, с тарелки, глазах. В этих несчастнейших глазищах стояли слёзы. На тощем древесного цвета теле вместо огромной копны торчали несколько клочков травы, словно Дуся не трёхсотлетний дух, а новорожденный.

Кто ощипал моего саддуха? Кто этот урод, позарившийся на святое?

Как злодеи смогли пробраться в мой дом?.. А, я же сам его открытым оставил.

– Кто посмел? – Пытался разглядеть Дусю: кажется, саддух был чем-то измазан.

Дуся затрясся тощим тельцем и, лихорадочно указывая в сторону, попискивал и похныкивал. К сожалению, говорить хранители садов не умели. Но подозреваемых в этом издевательстве над исчезающим видом немного: соседи из разбогатевших коммерсантов.

Да, точно эти: без родовой магии завести саддухов сами они не могли, вот и обращались к длорам в затруднительном положении. Даже ко мне пару раз, уж больно им Дуся статью приглянулся: двухметровый, травянистый, с целый стог сена… был.

– Изверги! – Сердце наполнилось жаждой праведной мести. Я стукнул кулаком в грудь. – Лично злодеев ощипаю.

Но где их искать?

А ведь дочка коммерсантов Сомсамычевых, живших через два имения от моего, пыталась подёргать Дусю за травяную шкурку. Когда я запретил, объяснив, что саддухи от прикосновений незнакомых людей нервничают и лысеют, девочка (десять лет ей, не ожидал такой несознательности) разрыдалась, родители вопили: «Этожеребёнок!» И, кажется, смертельно обиделись, что я не дал их чаду трогать Дусю. Неужели это их месть?

Похныкивая, Дуся указывал трёхпалой лапой в темноту. Коварные злоумышленники ещё здесь? Тогда я с ними разберусь.

Закатывая рукава, решительно направился во тьму.

Споткнулся обо что-то.

Ещё более решительно выкорчевал гриб-светильник и, выставив вперёд, пошёл разбираться со злодеями.

Свет выхватил из тьмы осколки чего-то белого, руки, ноги. Не сразу сообразил, что это статую так размолотили. Кусты вокруг остались целыми, только белой пылью припорошены. А на низенькой травке газона – пучки длинных травинок.

Сердце заныло. Скомкав на груди рубашку, развернулся к Дусе и восхищённо произнёс:

– Ты сопротивлялся до последнего.

Из Дусиных глазищ размером с тарелки закапали слёзы. Он отчаянно закивал.

– Бедный мой малыш. – Я отложил гриб, обнял похожее на бревно тело, которому едва доставал до груди, похлопал по узкой спине. – Не бойся, больше я тебя в обиду не дам.

Дуся растроганно поскуливал. Ещё раз его похлопав, я высвободился из жёстких объятий и подхватил гриб. И чем глубже заходил в парк, тем трезвее становился: да тут случилось настоящее побоище! Дуся бегал вокруг дома и отбивался от преследователей. Я знал, что саддухи сильны, но не думал, что настолько. Особенно мой – он отличался тонкой душевной организацией, нервностью и миролюбием.

Утешало то, что в погоне за несчастным Дусей злодеи разнесли понатыканные мамой уродливые статуи, от которых я не мог избавиться: всё же мамин подарок. Хоть какая-то польза от злодеев! Я довольно усмехнулся. Руки потереть мешал гриб.