От стола с микрофонами тем временем отделился старец с изогнутым посохом, который обвивала бутафорская змея, неспешно обошел площадь по кругу, через которую, вслед за танцорами, начали стекаться в его сторону представители его рода, сначала одетые в забавные шляпы, потом в одинаковую траурную одежду, затем в одежду обычную; стали выстраиваться парами, пропуская вперед женщин и мужчин с подносами и приборами для курения. И двинулись, ведомые старейшим, в сторону родственников.

Траурная процессия

А мужчины в центре все продолжали свой монотонный ритуальный танец…

Церемониальный траурный танец

Стоп. А что это там за белая леди с камерой, внутри круга? И где моя жена? Выпив еще немного пальмовой бражки, я взглянул на танцующих ее глазами

Внутри круга

– Как ты туда попала? – Спросил я, когда она показалась по эту сторону круга.

– Подошла с фотиком к кругу. А дирижер произнес: «Please, ma’am», и круг расступился.

– А потом?

– А потом он произнес «Thank you, ma’am», и легонько толкнул в сторону выхода…

Такая вот тактичность.

– Ну что, готовы уходить? – спросил Давид.

– Да, пожалуй, хватит…

Пока мы идем по деревне и перевариваем то, что увидели, я снимаю детские рожицы, обладатели которых здесь так любят фотографироваться. В отличие от остальной Азии, здесь любят сниматься дети и женщины, а мужчины напускают на себя строгость, и не разрешают. Ровно до момента, когда им не предъявляется козырный туз в виде белокурой девчушки, вставшей рядом.

Пока мы тут искали конец круга, нашего быка разделали окончательно, и получившие свой подарок родственники и гости отваливали, неся кусок на бамбуковой палке. Одна нога, по традиции, досталась клану подаривших. Дети же носились, то периодически останавливаясь и с интересом наблюдая за взрослыми у разделываемой туши, то подбегали и пинали ее, то, завидев больших белых обезьян, подбегали к нам, корчили рожицы и просили сфотографировать.

Дети

Так мы и шли к выходу, отгоняя пока от себя мысли об увиденном и просто снимая людей.

Ну вот, теперь надо отойти от церемонии, забраться туда, где нет людей, но есть наглядные пособия, и попробовать осознать, при каком таком действии мы присутствовали.

Путь наш лежит в деревню Ke’te kesu; там есть и дома, и кладбища. Узкие дороги с непростыми разъездами, особенно, учитывая индонезийский характер, требующий выйти из машины, чтобы прицелиться, абсолютно разбитые, ведут нас мимо рисовых полей, обрабатываемых техникой, в Ke’te kesu (на нашей карте обведено, прямо под Rantepao).

Техника на рисовых полях

С нашим приездом начинается ливень, во время которого мы успеваем выпить по чашечке прекрасного кофе. Кофе в Индонезии действительно превосходен, и заваривают они его «по-нашему», заливая мелко помолотый порошок крутым кипятком прямо в чашку.

Традиционная деревня тораджи, когда в ней нет церемоний, выглядит так.

Традиционная деревня Тораджи

Это тоже совершенно реальная деревня, дома в которых используются по прямому назначению – как жилище – кроме одного, который музей. Жилище тораджи, вообще говоря, это два дома. На фото справа от улицы – собственно, жилой дом, он стоит на колоннах пальмового дерева, нижняя часть – навес; жилое пространство – второй этаж, он поделен на три примерно равные части. Поднявшись по лестнице вверх, попадаете в среднюю. Это общее пространство, тут, на той же стороне, что и вход, располагается кухня-очаг и рядом с очагом – туалет типа сортир, системы прямого падения, не отгороженный от очага ничем. Низенький проем-лаз ведет из средней комнаты в южную; это комната родителей. Передняя, северная – детская. Состав семьи тораджей зависит от достатка, в богатых семьях может быть 6—7 детей, в бедных – 3—4. От достатка зависит и стоимость дома, и она может варьироваться от единиц до многих десятков, а то и сотен тысяч долларов. Но разница будет в материалах (самые дорогие дома из тика, который на Сулавеси не растет, и его везут с Борнео) и в степени вычурности резных украшений. Функционал и планировка же от цены не зависят. Прямо напротив жилого дома, tongkonan, через улицу, находится рисовый домик той же семьи, написание его названия я не знаю, произносится типа «алан». Это точная копия большого дома, но используется, как хранилище риса.