<…>» (Мф. 3: 7-10). Первые же слова Иисуса – о свете и радости: «народ, сидящий во тьме, увидел свет <…> ибо приблизилось Царство Небесное» (4:16–17).

И еще на один момент, отличающий евангелиста Матфея, следует обратить внимание. Он старается избежать всякого возможного недопонимания. Так, согласно критическому тексту[3], у Луки «блаженство» обещается «нищим». Матфей же полагает, что для блаженства недостаточно быть только нищим. Ибо и нищему его нищета может быть препятствием для вхождения в Царство. Например, если из-за нищеты он ни о чем ином не думает, кроме денег и богатства, или если нищета становится для него поводом для преступного поведения или предметом гордости. Царство Божие достается только тому, кто внутренне больше ни от чего не зависит: ни от богатства, ни от власти, ни от права, ни от преимуществ. Поэтому Матфей уточняет: «Блаженны нищие >духом!».

То же относится и к алчущим. Блаженны не те, кому просто нечего есть и пить. Блаженны те, кто алчет и жаждет >правды Божией.

И, наконец, не всякое гонение и преследование заслуживает награды. Часто гонения бывают справедливыми и заслуженными. У Матфея блаженны только те, которые гонимы >за правду, те, которых злословят неправедно и за Иисуса Христа.

Первое слово Нагорной проповеди, повторяющееся в ней девять раз, – «блаженны», греческое μακάριοι. Если говорить о Евангелиях, то оно часто встречается в Евангелии от Матфея, особенно часто – у Луки, очень редко – у Иоанна и ни разу – у Марка. Однако Иисус Христос обращался к народу не на греческом, а на своем родном арамейском языке. Использовал Он при этом хорошо знакомое всем окружающим библейское слово «ашрей», которое означало приветственное восклицание, поздравительную характеристику человека в его конкретном состоянии. Вот это самое восклицание «ашрей» и переведено на греческий как μακάριος, а на славянский – «блажен». В библейском языке восклицание «ашрей» означает не надежду на будущее, не пожелание или пророчество будущего счастья, но восторженное поздравление с тем радостным состоянием, которое уже имеется в реальности. Вспомним, например, слова некоей женщины, которая из толпы крикнула Иисусу: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» (Лк. 11: 27), то есть «О, как блаженна Твоя Мать, родившая и вскормившая Тебя!». Итак, «блаженство» – не пожелание и, конечно, не заповедь, но радостное утверждение некоей данности. И поскольку тема Нагорной проповеди – Царство Небесное, то и «блаженства», открывающие эту проповедь, восхваляют счастливое состояние жительства в этом Царстве, где исполняется воля Божия и которое так непохоже на все земные царства.

Перевод с одного языка на другой – всегда очень трудное дело, подчас даже невозможное без существенных потерь в смысле. Но греческое слово μακάριοι – перевод еврейского хвалебного восклицания, переданное у нас как «блаженны», – хорошо отразило глубинный смысл евангельской проповеди Царствия Божия. Дело в том, что греческое «макариос» – слово особенное. Оно характеризует безмятежное состояние богов, и характеризовать так людей этого мира было бы как-то странно. Блаженны в языческой мифологии были боги и герои, то есть полубоги, но отнюдь не смертные люди.

У немецкого романтического поэта Фридриха Гёльдерлина есть стихотворение, которое образно показывает эту неприменимость слова «блаженны» к смертным людям:

Вы блуждаете там в вышине,
В горнем свете, блаженные гении.
Ветры, сверкая,
Касаются вас,
Как пальцы арфистки
Струны священной.
Вне судьбы, словно спящий младенец,
Дышите вы, небожители.