Комната в доме Флора, в которой я находился, была обставлена в светлых тонах простой, но все же очень дорогой мебелью. На бежевых стенах висели картины, изображающие пастораль, деревни, поля и леса, в общем, что-то такое, что можно было увидеть за окном поезда. Но, как я знал, и такие картины были куплены на редких и странных аукционах за большие деньги. У Флора давно стала наблюдаться страсть покупать все только дорогое, но и от этого будто бы только богатеть. К тому же Флор, с тех пор как разбогател, решил заняться некого рода покровительством и обеспечивал свой ближайший круг всем, как ему казалось, необходимым, несмотря на протесты. Скорее всего, он делал это не от чистого сердца, а дабы подчеркнуть свое положение. В конце концов, химическое оружие сейчас настолько востребовано, в том числе и в практиках массовой аннигиляции, что он может быть и богаче меня. Правда, Флор никогда не распространялся о своих доходах.

В то утро я пребывал в ностальгии и даже некоторой грусти по все тому же танскому обществу. Флор, к которому я за три года своего генерал-губернаторства наведывался очень редко, несмотря на небольшое расстояние, будил во мне очень старые, почти забытые чувства по поводу давно канувшего в Лету дружеского объединения. Окружающая бедность на события заставляла мой мозг заниматься хоть чем-то. Впрочем, я должен был сначала обсудить вопрос о новом собрании общества с Флором. А пока что я просто сидел и думал, глядя в окно. В тот день я не планировал заниматься ничем важным, да и Флор, скорее всего, проспал бы часов даже до двух. У него никаких правил не было, и он не жил, а наслаждался. Вся его жизнь была жизнью гастронома и сибарита.

Но вдруг в смежных комнатах послышались недовольные громкие голоса.

«Ну вот, а такое хорошее утро было», – заметил я почти безразлично и повернулся к двери, подперев щеку тыльной стороной ладони.

В комнату ворвались трое. Первым вбежал Краснов, который был оставлен в Централисе в числе офицерской коллегии. Факт того, что он здесь, меня слегка напряг, и я подумал нахмурить брови. За ним вошел незнакомый офицер с мелким чином, у которого на шее висел громоздкий аппарат с проводами и трубкой. Связной. Третьим вошел сам Флор. У всех лица были озабоченные и напряженные, но, видно, по разным причинам.

Я перевел взгляд на них и произнес весьма непринужденным голосом:

– Чем обязан, господа?

Мы с Флором кивнули друг другу. Он был пораженным и тяжело дышал. Фармацевт никогда не умел показывать свое недовольство словами, но по его виду сразу все было ясно.

– Восстание в Централисе, господин генерал! – как-то по-особенному торжественно заявил Краснов.

На секунду я искренне удивился. Я знал, что такое восстание, но никогда бы не мог предположить, что восстание возможно при органицизме. Что восстание возможно в Эскадроле. Удивление быстро прошло, и я расплылся в широкой, почти хищной улыбке.

– Как ты говоришь, Краснов? В Централисе есть кого убить?

Все засмеялись, думая, что я пошутил насчет мании к убийствам. Нервно засмеялся даже Флор, сразу повеселев. Но я говорил не об этом, шутка была про то, что в сверхсекретном городе с гарнизоном в полсотни тысяч человек произошло восстание, и об этом никто не мог дознаться до его начала. Ирония, да и только.

– Каким образом, Краснов, каким образом, мать твою, в моем городе произошло восстание? – я специально стал говорить с грозной интонацией для эффекта, но на самом деле грозным не был. Скорее ожидал какого-то знатного развлечения. – И какого дьявола вы, идиоты, не позвонили?

Краснов сразу же сконфузился и быстро перестал смеяться. Я не был, что называется, на него в обиде, хотя именно это и хотел показать.