– Мы сразу в галерею или по чашке капучино? – хитро подмигнула рыжеволосая соседка-русалка, на секунду превратившаяся в озорную бестию.

«Все-таки, наверное, они с сестрой очень похожи», – подумала Лета и вслух сказала: «А может, и правда по кофейку?»

…В кофейне с незамысловатым названием «Большая чашка» было на удивление уютно и совсем немного посетителей. Женщины облюбовали столик возле окна и – пока миловидная бариста, она же официантка готовила кофе и молочный коктейль для Яры – болтали о всяких пустяках. Поездка хоть и была недолгой, каких-то тридцать минут до города, но передышка пришлась кстати да и кофе оказался неплох.

– А далеко галерея? – спросила Лета, поднимаясь из-за стола.

– Тут буквально 10 минут езды, скоро будем на месте, – улыбнулась в ответ Аня. – А ты ни разу там не была?

– Да как-то не доводилось…

– О, думаю, тебе понравится. Я обожаю это местечко еще и за то, что там есть детская комната – Яру девочки-сотрудницы уже знают, могут с ней часами играть, а я гуляю по залам. Всегда отдыхаю там душой.

– Ты так любишь живопись?

– Не знаю, как объяснить, – в рыжих волосах искрами поблескивало утреннее солнце – девичья компания уже вышла на улицу и грузилась в «Volvo». – Это будто другой мир, где я ни от чего и ни от кого не завишу. Чувствую себя птицей, что ли – словно растворяюсь в переливах акварелей, оттенках и бликах, которые делают любую картину живой, и лечу куда-то в своих мыслях…

– На меня музыка так действует обычно, – понимающе кивнула Лета, защелкивая ремень безопасности, – а вот с картинами еще не пробовала.

Уже через 20 минут она поняла, что зря полагалась исключительно на Грига и Моцарта – Моне стал одновременно и открытием, и потрясением. Репродукций было немного, но какие! Лета словно оказалась по ту сторону багетных рам, и это она сейчас сидела в белом платье среди высоких луговых трав, каждой своей клеточкой впитывая сладкие дурманящие ароматы французского лета. Это в ее глазах отражались белоснежные лепестки парусов над пронзительно синими водами Сены. Это она несла пестрый букет сквозь благоухающее буйство сада Живерни, чувствуя под ногами каждый камешек на садовой дорожке. Это она…

– Ты слышишь? – женский голос звучал встревоженно, – Лета, ты здесь? Все хорошо?

– Прости, – очарование момента рассыпалось солнечной пылью, – а ты не обманула – тут действительно можно уплыть в другие миры. Вот уж не ожидала, что картины, даже не подлинники, так подействуют…

– А я говорила, говорила, – расслабленно рассмеялась Аня. – Хочу тебе кое-что показать. Это моя любимая работа у Моне. Пойдем, пойдем скорее, – она взяла Лету за руку и повела в соседний зал.

У нее, еще очарованной картинами, было ощущение, что она плывет следом за тоненькой, излучающей едва уловимое сияние соседкой. Аня в этот момент казалась ей воплощением земного волшебства: ее голос и смех рассыпался на хрустальный звон колокольчиков, в каждом движении – полет…

– Смотри, смотри, – молодая женщина кивнула куда-то в сторону, – вот она.

Лета повернулась и…

Прохладная глубокая синева в лилово-зеленых переливах хлынула на нее, обдавая пугающим холодом. Белые звезды кувшинок казались такими обреченными, что хотелось плакать. Ничего, кроме пронзительного одиночества. Ничего, кроме тревожной пустоты.

– Это одна из самых известных серий Моне, – где-то совсем рядом звучал восторженный шепот Ани, – так и называется – «Кувшинки». Кажется, в нее входит более 200 картин и все – разные. Эта – лишь одна из них. Правда, очень красиво? Такие нежные цветы…

Но в темных глазах Леты стояли слезы, сердце бешено колотилось – она уже видела эту картину когда-то. Где? При каких обстоятельствах? Почему такой болью отзываются выпуклые, будто чуть растрепанные лепестки водяных лилий?