И жён и детей у дверей целовать.
И вновь уходить и опять возвращаться,
Утюжить пространства и в небе вращаться,
С машиной как с другом своим обращаться,
А самое главное будем летать.
17. Я в храм войду
Я в Храм войду, меня встречают лики,
И строго смотрят с писаных икон,
Где от свечей по стенам жмутся блики,
И исчезают в трещинах окон.
Здесь благость и спокойствие разлиты,
По стенам, что стоят уже века,
Лики святых, чьи имена забыты,
С икон глядят на нас издалека.
Молюсь, замрёт всё в хрупком моём теле,
У тех старинных молча постою,
Чьи души светом к небесам взлетели
И где-то там покоятся в раю.
Ну а мою, как лист сентябрьский падший,
То кружит ветром, то к земле прибьёт,
А то вернётся она в день вчерашний,
То побежит отчаянно вперёд.
Успокоенье долго не продлится,
Ворвётся жизнь, есть у неё права,
Но я опять приду в тот Храм молиться,
Где свет икон касается едва.
18. Я ещё вернусь
Не надо грусти, я ещё вернусь.
Я белым снегом первым обернусь,
Берёзкой, что серёжками полна,
Глотком сухого терпкого вина,
Высоким клином улетевших птиц
Мелькну в сети среди чужих страниц,
В строках моих написанных стихов,
В улыбках бедных наших стариков.
Признаюсь вам, уйти я не боюсь,
Седым туманом утром растворюсь.
Так все уходят, слаб ты или крут,
И годы память всех имён сотрут.
Великих мир запомнит на века,
Чья мудрость – полноводная река.
А чей-то лик художник на портрет
Запечатлел, кого давно уж нет.
Я растворюсь в небесной синеве,
Взойду цветком на выжженной траве
И криком чайки над морской волной
Ворвусь в твой сон холодною весной.
Не верь тому, кто скажет обо мне,
Что он устал, что боль топил в вине.
Я жизнь всегда боготворил, как мог,
Но наступает, видимо, мой срок.
И тот большой неведомый игрок
Назначит мне очередной урок.
Когда уйду, пронзая облака,
Пускай мне вслед махнёт твоя рука.
В других мирах, другим и я очнусь,
Не надо грусти, ждите, я вернусь!
19. Камни на высотке
А туман ползёт по сопкам,
По болотцам, по траве.
Рота заняла высотку
В 41, в октябре.
Командир сержант устало
Вытрет пот, смахнёт слезу,
Роты, в общем-то, не стало,
Почти вся лежит внизу.
Лейтенант был сразу ранен.
Без сознания, в бреду,
В тыл бы ротного отправить,
Только некем, на беду.
А сержанту скоро двадцать
И девчонки ещё нет,
Не успел нацеловаться
Повстречать в стогу рассвет.
Здесь на Севере полярном
Пятый месяц, как война,
Закипает, рвётся ярость,
Кровью залита страна.
Есть такое слово – надо.
Надо, значит – хоть умри,
Даже если пули градом,
На потери не смотри.
Надо! Всё, на этом точка!
Сопка позарез нужна,
Нам с неё любая кочка
Днём за три версты видна.
За ночь немец отоспится
Штурмовать поди, начнёт.
Нелегко будет отбиться,
Коль подмога не придёт.
А сержант?! Приказ получен,
Значит надо выполнять!
Не такой уж редкий случай,
Не ему Устав менять.
У комбата – капитана
Лишь один на всё ответ:
Повторяет беспрестанно —
«В тыл, назад дороги нет»!
Нет бойцов для пополненья,
Хлеба, спирта – тоже нет,
Вот, раздал на угощенье
Блок трофейных сигарет.
В роте семеро осталось,
Трое раненых лежат,
Простоять, хотя бы малость,
Фрицев НАДО задержать!
В камне вырытой землянке,
Печь трофейная, дрова,
Свет лучины в старой банке
Освещает всё едва.
Здесь тепло, не как снаружи,
Где уже два дня метёт.
Эх, картохи бы на ужин,
Так под ложечкой сосёт.
Сигаретку ту достанет,
Он, прикурит от огня
Сразу легче вроде, станет,
Первый отдых за три дня.
Выпьет чаю из болтушки
И поправит ремешок,
металлическую кружку
снова спрячет в вещмешок.
Ночь, которую не спавши,
Прикорнёт часа на три
И во сне увидит: пашню
Дом родной, восход зари.
Только ночь к утру растает,
Мина, сука прилетит!
Всё по своему расставит
Кто-то жив, а кто – убит.