– Мне трудно сформулировать и объяснить, что произошло, но я постараюсь.

– Ты – и не можешь объяснить? Не смеши меня.

И я начинаю рассказывать ей о вчерашнем дне:

– Вчера утром я позвонил Ане, потому что она собиралась ехать со мной на цитрогипсовый огород, но она почему-то не ответила. И тогда я решил ехать один. На нашей площадке в здании лаборатории я обнаружил Котовского, который повторял речитатив, составленный тобой. В бойлерной оказался подвал, а внизу – низкочастотный генератор сигналов – установка, генерирующая инфразвук на определенной частоте, которая приводит к усилению смысловой нагрузки текста, касающегося воды. Как оказалось, самое страшное – это то, что если в любое предложение вплести правду, понятную и доступную всем, то и остальная смысловая часть для слушателя автоматически становится правдой. Когда я спустился вниз, Аня лежала на полу без сознания, и я поднял ее наверх. Ребята рассказали, что настройка инфразвука проводилась Сергеем Ивановичем.

В институте мы встретились с шефом, и он объяснил мне, что изначально разработал прибор, который позволял выделять людей с высокими интеллектуальными способностями. Затем ему предложили участвовать в междисциплинарном проекте по отбору гениев, но, чтобы отличить их от больных, поскольку частоты колебания ритмов головного мозга и тех и других достаточно близки, необходимо было записать речитатив. Когда начался дождь, Сергей Иванович понял, что речитатив имеет другое назначение и его изобретение использовали, чтобы манипулировать людьми. Так что как-то так.

– Это всё? – спрашивает она с каким-то облегчением.

– Да, всё.

– И что ты собираешься делать?

– Сергей Иванович уехал, и теперь я хочу остановить этот эксперимент, ведь самая главная подопытная крыса, как выяснилось, – это я. Создатели установки…

– А ее что, не Сергей Иванович разработал?

– Нет, шеф просто участвовал в настройке инфразвука. Так вот, я хочу поехать на цитрогипсовый огород и уничтожить там всё.

– А почему ты не сделал этого вчера?

– Когда я там был, то еще не знал всего и ничего не понимал касательно целей и задач, которые ставили перед собой создатели опыта. Всё было фрагментарно. Но теперь я уверен, что больше всего хочу остановить этот чудовищный эксперимент.

– Ты думаешь, тебе дадут это сделать?

– Не знаю. Но я больше не могу смотреть на то, что дождь делает с людьми.

Обожествление дождя или ненависть к нему вытекает из того речитатива, который ты составила, и усиливается инфразвуком. Но в этой мысли, несмотря на ее очевидность, отсутствует причинно-следственная связь: иллюзия убедительности возникает в силу эмоционального нажима, а не по причине аргументированности слов.

На фоне этого воздействия в людях возникает ощущение, что их позиция – это окончательная и бесповоротная правда, а состояние настолько близко к эйфории, что напоминает чем-то действие наркотика. Пытаться убедить человека в том, что он на самом деле не прав, – это всё равно что пытаться разговаривать с наркоманом под кайфом о тяжелых последствиях наркотиков. В словах и поступках отсутствует логика, зато возникает ненависть к противоположному мнению. Зараженные люди – по-другому я сказать не могу, хоть и понимаю, что это не болезнь, а некий новый тип инфекции, что-то типа мыслевируса, – смотрят на всё происходящее иначе. Как только они начинают подмечать, что ты не разделяешь их воззрений, становятся агрессивными, пытаясь уничтожить позицию оппонента тем аргументом, что большинство не может ошибаться, потому что большинство всегда право. А я не хочу, чтобы в этом мире жила ты.