– Какой меткий бросок, – усмехнулся маэстро и сел напротив, пристроив вдоль борта трость с волчьей головой.

Последним в лодку забрался мужчина по имени Жильо, о котором Дамиана сразу подумала – прохвост. Что-то среднее между бродячим актёром и сутенёром с рива дель Лавадоре. Один глаз у него был косоват, а второй он щурил, видимо для того, чтобы его лицо выглядело более симметричным, но от этого казалось, что он всё время что-то замышляет.

Миа отвернулась, переведя взгляд на воду. Она чувствовала себя неуютно в компании пятерых мужчин. Не то, что неуютно… Ей вдруг стало страшно до мурашек. А ну как маэстро обиделся, и они вывезут её сейчас и выбросят где-нибудь возле Повильи в воду. И всё… Прощай, Дамиана!

А может, и ещё что похуже придумают.

И она покосилась на трость маэстро, которая лежала у её ног. Если ударить этой волчьей головой кого-нибудь по носу, ну или другой чувствительной части мужского тела – мало, конечно, не покажется. Но всё-таки против пятерых мужчин ей не выстоять, и на воде некуда сбежать. Сейчас конец весны, и вода в лагуне ещё ужас какая холодная, а в этом платье она пойдёт ко дну, как мешок с углём.

Миа вздохнула и принялась молиться Светлейшей, вспоминая своё недавнее гадание и проклиная на все лады собственную беспечность и длинный язык синьоры Перуджио, который привёл Скалигеров в её лавку.

Но самым неприятным было то, что сидящий напротив маэстро не сводил с неё глаз. Будто рассматривал на все лады, как любопытный экземпляр какого-то насекомого, только что очки не надел! И этот взгляд, внимательный и холодный, её пугал даже больше, чем бульдоги-сикарио и косоглазый Жильо, сидящий на корме.

Лодка скользила по узкой рива дель Боккаро, и тишину нарушал лишь плеск волн да оклики Пабло «Эй-ой-е!» на каждом повороте канала, чтобы упредить идущие навстречу гондолы от столкновения. Сверху давили глухие стены домов, с балконов свисали горшки с цветами и сохнущее бельё. Рива дель Боккаро – это задворки сестьеры Карриджи, но это и кратчайший путь, соединяющий Гранд канал и Дворцовый канал. И это единственное, что успокаивало Дамиану – они движутся по направлению к центру. А обратно она, пожалуй, пойдёт пешком.

Её пальцы заледенели от волнения, от гнетущего безмолвия спутников и от этого взгляда, которым сверлил её маэстро. Ещё немного, и она, кажется, просто выскочила бы из лодки, но маэстро первым нарушил давящее молчание:

– Ваше гадание на кофейной гуще… Вы сказали что-то вроде: «Сегодня у вас будет неудачный день из-за собак». Как вы узнали? Увидели? Или подслушали? Или это снова… предвидение?

Она перевела взгляд на маэстро и снова почувствовала смущение. Её ноги были слишком близко от его коленей, и он так смотрел, что желудок сжимался до размеров ореха, как будто она сидела на допросе во Дворце Вздохов у главного инквизитора! И лицо у маэстро было такое серьёзное, внимательное и строгое, что попробуй соври.

– Пока вы высмеивали брата за то, что он привёл гадалку «с самого дна Альбиции», я стояла за дверью и подслушала, как ваш дворецкий распекает слугу и этих щенков. Ну и он сам сказал про обувь и всё остальное, и что вы будете очень недовольны, потому что собирались куда-то там, неважно куда. И что щенок порвал вашу книгу, а вы её очень ждали. Остальное предугадать было несложно. Судя по тому, кто вы такой, – ответила Дамиана, касаясь воды пальцами и стараясь не смотреть на маэстро.

– Так, значит, всё ваше предвидение основано на простой наблюдательности? – в его голосе ей послышалось облегчение и насмешка, и она метнула на маэстро короткий взгляд.