– Вы… не Люба.

Она заученно улыбнулась, показывая зубы.

– Нельзя и пошутить.

Все внутри нее оборвалось. Она дрожала. Вот и кончено все. Ты же видишь, как кричат глаза этого красивого мальчика: «Где Люба?!»

Она выставила вперед грудь. Сим-Сим всегда говорил, что у нее обольстительная грудь, так бы и съел. Соблазняй его глазами, плечами, напрягай и расслабляй под блестким, туго обтягивающим тебя платьем чуть выпяченный живот. Мужики – животные. Этот западет на тебя, будь уверена.

Она будто со стороны увидела свою белую, ослепительную, многозубую, как у голливудской тетки с обложки модного журнала, надменную улыбку. Глаза близнеца заблестели. Клюнул.

Я таскаю с собой в сумочке Тюльпан. Я зачем-то таскаю его все время с собой. Какого черта?! Он приколдовал меня. Мне непонятна эта игрушка. Он такой странный. Я часто верчу его в руках, рассматриваю, даже лижу языком, у него такие гладкие стальные лепестки. Он волнует меня. Я ковыряла его ногтем – может быть, думала я, какой-нибудь лепесток отогнется, отойдет в сторону, и железный цветок раскроется. Чепуха, он цельный. Он цельнометаллический и страшный. Если его бросить, прицелившись и размахнувшись, им можно запросто убить, если попасть в лоб или висок.

Сейчас, когда я разговариваю с Близнецом, Тюльпан лежит со мной в сумочке, оттягивает тонкий ремешок. Он тяжеленький, как младенец. Может, он сделан из титанового сплава? Я не показывала его никому. Может быть, Беловолк или Изабелла обыскивали мои вещи, пока я сплю. Я сплю чутко, как кошка. В мою спальню не входил ночью никто. Даже Беловолк не является меня насиловать, а ведь он иной раз смотрит на меня недвусмысленно, ну, да он знает, кто я такая и сколько стою.

Пока они стояли и говорили, за ними наблюдал тот, что стоял рядом с ними за фуршетным столом. Стоявший рядом отправлял в рот инжир, зефир, отщипывал виноградины, запивал все это вином, его движения были механическими – он не сводил глаз с собеседников. Алла поймала этот пристальный взгляд. Она подумала мгновенно: со стороны мы, я и этот Игнат, выглядим точь-в-точь как та, убитая, уже несуществующая пара. Как Башкирцева и Евгений Лисовский. Человек, стоявший рядом, внезапно выхватил из кармана фотоаппарат. «НИКОН» сделал, прошуршав, несколько снимков. Алла не успела и рта раскрыть. Что ж, звезду фотографируют папарацци, это ясно как день. Игнат сделал еще шаг к ней. Теперь он был совсем близко. У тебя нет другого выхода, Алка. Нет другого выхода.

– Улизнем быстро, – ее губы влажно раскрылись, глаза обдавали Игната обещающим сиянием. – Пока нас не видит Юрий. Ничего не спрашивай. Я хочу тебя.

Им удалось незаметно выскользнуть из банкетного зала потому, что Беловолк легкомысленно выпил коньяка, расслабился, отвлекся, весело и увлеченно болтал с богатенькой хорошенькой Властой, дочкой нефтяного магната Утинского.

Еще одна постель. Как их много было у тебя в жизни. И не только постелей, но и подворотен, сараев, гаражей, платформ, складов и черт-те чего, где можно уединиться для того, от чего в книжках мужчины и женщины умирают, закатывая в восторге глаза, а в жизни… Алла, это продолжается твоя жизнь. Вранье, теперь уже не твоя.

«Ты ведь не Люба, не Люба». Она поднимался над ней, опускался. Она видела – ему с ней было хорошо. Она молчала. Она опутывала его собой, чтобы он забыл свое любопытство. Она так обольстила его, что он и вправду забыл, кто он и где он, стонал, извивался, корчился, пот тек у него по спине в три ручья. После того, как она в бессчетный раз уселась на него верхом на скрипучей кровати в гостиничном номере, снятом им на одну ночь в «Галактике», она склонила к нему пылающее лицо и сказала: «Я Люба». И он молча положил руку ей на голую мокрую спину.