Аркадий Павлович кивнул отдававшему ему честь хорунжему:
– Значит, договорились, голубчик? Надеюсь на ваше благоразумие, Никитин.
– Не могите сумлеваться, вашбродь. – Владимир поднял уроненный взгляд и твердо заверил: – Зараз доставим вам басурмана в полном порядке.
И, комкая в большущих ручищах плетенку нагайки, отошел прочь.
Раскуривая трубку, Лебедев в последний раз отрывочно глянул на рассыпавшихся вдоль реки казаков и неожиданно зацепился взглядом за пленника. Тот продолжал сидеть, подогнув под себя ноги, на прежнем месте, под дозором двух конвоиров из числа гребенцев, и пристально смотрел на него. Ветер трепал на джигите пачканное кровью тряпье черкески, перебирал на смуглом лице черные завитки бороды.
Аркадия поразила строгость его выражения и ледяное спокойствие, которое хранил этот дикарь на своем облитом бронзовым румянцем лице. Горец не проронил ни слова, но Лебедеву почудилось, будто он услышал слова: «Твой доверяет мне, урус-паша… Харашо. Иды и знай… Мой добро помнит».
«Не горюй… достойно проиграть, право, лучше, чем выиграть любой ценой». – Ротмистр мысленно послал чеченцу приветствие, пришпорил жеребца и упругим наметом направился к курившимся дымам гудевшего бивуака.
Часть II. Ворота Грозной
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на бенег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою:
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю…
М. Ю. Лермонтов
«Казачья колыбельная песня»
Глава 1
Наступившим днем, отряхнувшись от пуль и проклятий магометан, колонна под предводительством генерала Фрейтага к обеду благополучно достигла желанных ворот Грозной.
Впечатление, произведенное на Лебедева Грозною – этим передовым оплотом против горцев всех мастей, и первостепенно чеченцев, – увы, оказалось весьма «негрозным». «Amicus Plato, sed magis amica (est) veritas»>28. Воображение Аркадия представляло эту фортецию под стать могучим, заснеженным кряжам Кавказа, окруженную высоким валом, отвесным, глубоким рвом, и вооруженную по меньшей мере десятками орудий большого калибра… На самом же деле он не встретил ни того, ни другого.
Крепость, построенная в 1818 году Алексеем Петровичем Ермоловым в выдающемся к Ханкале изгибе Сунжи, состояла из цитадели и форштадта>29. «Первая занимала квадратную плоскость, сторона которой не превышала 200 шагов; обнесенная осыпавшимся валом и заросшим бурьяном рвом, через которые пролегало несколько пешеходных тропок. Четыре чугунных орудия без платформ, на буковых крепостных лафетах, обращенных жерлами к Ханкале, возвещали сигнальными выстрелами о появлении неприятеля. Внутри самой цитадели, кроме двух пороховых погребов – хранилища боевых зарядов, патронов, и караульного дома, тянулись еще три деревянных строения, занятых разного рода должностными лицами и их канцеляриями».>30
Форштадт, обращенный на север к Тереку, состоял из одного крепкого дома начальника левого фланга, возвышавшегося возле землянки, в которой, как утверждали седоусые ветераны, еще во время постройки форта жил сам генерал Ермолов. Чуть далее боченился войсковой госпиталь; его подслеповатые окна-бойницы глазели на несколько длинных одноэтажных казарм, крашенных охристым суриком. Сразу за ними тянулось плотное множество небольших, похожих на тавричанские>31 мазанки построек, принадлежавших разночинцам, к которым примыкало отдельное поселение из женатых солдат, и уж совсем на отшибе вековала грязная жидовская слободка, состоявшая большинством из тáтов-иудеев>32, насчитывавших до сотни «дымов».
Этот форштадт охранялся не ахти каким валом со рвом и оборонялся пятью орудиями. Если к этому добавить деревянный с железными стяжками мост на Сунже, супротив цитадели, защищенной небольшим люнетом