Георгий благоразумно промолчал. Спорить с деспотичным владыкой гор, от которого всецело зависела его судьба, тем более на столь щекотливую тему, было равносильно самоубийству. Ко всему прочему, за последние пять дней своего пребывания в Дарго он узнал истинное положение вещей. И оно, по всем статьям, было не в пользу графа Воронцова. Силы горцев значительно превосходили количество мундирной силы царских полков. Мюриды Шамиля, и вправду, подобно голодным волчьим стаям, день и ночь рыскали вокруг измученных поредевших отрядов неприятеля, вынюхивали тропы, прислушивались к вою ветра, ржанию казачьих табунов и безжалостно выбивали свинцом зазевавшихся егерей. Поляк не мог нарадоваться и хищной сути горцев, их инстинктам погони и кровной мести, которым столичные стратеги с бездарной неловкостью и раздутой самонадеянностью год за годом хотели противопоставить свою имперскую волю третьего Рима и безуспешно навязать правила европейской войны.

Одно раздражало Георгия в басурманском стане, вселяя неуверенность, а то и тихое бешенство. Горцы, как ни крути, признавали в нем лишь гяура-перебежчика и потому не доверяли… Не доверял Извинскому и Шамиль, видя в вероломном двуличном поляке скрытую до поры угрозу.

«Неблагодарные скоты, морды татарские… так и зрят во мне тлеющий фитиль царской разведки… Где им понять сердце шляхтича, разобраться в причинах, побудивших меня изменить императорской присяге?.. – со злой иронией усмехался в душе Жорж. – Похоже, для этих волков я – сочный кусок парной телятины, который в их скопище подбросил Воронцов, предварительно обваляв его в смертоносном стрихнине. Ну, да черт с их химерами… Лишь бы мой ход в этой партии послужил победе в задуманной игре».

– Русские на Дарго пойдут двумя отрядами. Уверен, с разных сторон… – Георгий натянул повод и посмотрел на ехавшего рядом Шамиля. Ни тени эмоций не было видно на бесстрастном и холодном, как наковальня, лице имама.

– Это я знаю. Что еще скажешь, союзник? – Шамиль, похоже, хотел уязвить царского полковника-дезертира, задеть в нем гордость и честь и тем самым вызвать его на горячий и откровенный разговор. Но тот не поддался на уловку гимринца и сдержанно продолжал:

– Их фланги, как обычно, будут защищены боковыми прикрытиями. Обозы, кавалерия, больные и раненые, фуражиры и прочая обслуга будут находиться внутри колонны. Вы знаете, русские не бросают раненых…

– Мы тоже. – Шамиль, понимая, что прием его не удался, и он вынужден временно отступить, смягчил тон: – Что дальше, Диамбег-Борги? Я рад, что Аллах послал нам тебя.

– Было бы хорошо еще на подступах рассечь их оборону, пока артиллерия в строю… Рассеять пехоту по лесу и уничтожить. Сильные стороны врага: это его тяжелые дальнобойные орудия и штыковые атаки… Куринцы и кабардинцы – испытанный народ, бравости духа им не занимать.

– Это ты мне говоришь? – не удержался Шамиль. – Мои шашки рубят их уже двадцать пять лет!

– Вот именно, «уже двадцать пять лет»… и что же?

– Да… – Имам с трудом подавил в себе вспышку гнева. – Урус смелый в атаке, это правда… Но если я соглашусь с твоими доводами, чем докажешь, что это не западня? Неужели ты думаешь, сардар, я так глуп, что поверю на слово и брошу своих воинов Аллаха на штыки гяуров по твоему совету?

– Я что-то не пойму вас, высокочтимый имам… Кто у кого из нас спрашивает совета? И почему вы не доверяете мне? Зачем тогда было дарить мне столь дорогую вещь? – Георгий вытер платком со лба выступивший пот и похлопал рукой по кривой сабле в узорных золоченых ножнах.

– Придержи язык, полковник. Желания и действия имама не обсуждаются. Так чем докажешь свою правоту?