Таким образом, называя вещи своими именами, Семья оказалась заложником не обстоятельств, а его, Керенского – главы Временного правительства. Пока премьер, переминаясь в мучительной нерешительности, раздумывал, Романовы продолжали надеяться. А мешкать был нельзя.
«Первую пулю – Керенскому!» — выкрикнул незадолго до Октябрьского переворота Ленин: большевики открыто заговорили о вооружённом мятеже.
К сожалению, г-н Керенский и весь его кабинет министров проявили себя слишком слабым звеном в сложной государственной цепи, сложившейся к осени 1917-го года. Германские деньги, выделенные кайзером большевикам для революционного переворота в России, явились живительной росой для всякого рода бунтарей-проходимцев, оказавшихся в нужное время и в нужном месте. И лишь сильной личности, облачённой всей полнотой власти, было под силу свернуть шею большевистской гидре. Не удалось. Если до августа 1917-го ещё можно было сюсюкать, то после – следовало только действовать! Вот так, за мудрствованиями и растерянными уговорами, незаметно подкрался роковой для России Октябрь…
Страна бурлила. Людские толпы ходили на митинги, горланили, стаканами хлестали запрещённый самогон и… пели. Распевали же отнюдь не «Интернационал», мудрёные слова которого, в общем-то, никто особо и не знал (не говоря уж о совсем чуждой «Варшавянке» или какой-нибудь «Марсельезе»). Именно в это время откуда-то из недр российского Юга была завезена озорная частушка «Яблочко», быстро полюбившаяся каждому.
Под частушку эту, которой суждено было стать неким гимном разухабистой русской удали, отплясывал и кронштадтский матрос, и солдат-дезертир, и рубаха-парень из Тамбова, прибывший в столицу в надежде разжиться на продаже семечек. Глядя на них, таких молодых и задорных, ох как любили прищёлкивать каблучками молодые розовощёкие девахи, нутром почувствовавшие, за кем теперь власть:
История – вещь капризная. И потому требует к себе внимательного отношения. Быть поверхностным – значит, непременно заплутать в её потёмках. Например, при ответе на каверзные вопросы.
Вот один из них: в каком году красный командир Вольдемар Азин воевал в районе Вятских Полян – в восемнадцатом или всё же в девятнадцатом? Для тех, кто за первый вариант, имеется дополнительный вопрос: как могло получиться, что начдив-28 воевал в этих местах, когда двадцать восьмой дивизии как таковой ещё не существовало? Хотя достоверно известно: в августе 1918 года Азин в Вятских Полянах, действительно, был. И в 1919‐м – тоже. Так в чём же дело?
Всё дело в ходе боевых действий на Восточном фронте. Азин трижды входил в Вятские Поляны. Первый раз (в августе 1918 года) он появился в селе Вятские Поляны, будучи командиром Первого батальона 19-го Уральского полка; вернулся уже командиром Арской группы (в сентябре 1918-го). В 1919‐м – Азин появляется в Вятских Полянах начдивом двадцать восьмой «Железной». И ещё: в 1918‐м Азин в этих местах лишь формировал свою будущую дивизию, а вот в следующем году – уже воевал с нею…
В губернскую Вятку Вольдемар Азин приехал в марте 1918-го, вместе с Псковским военно-инженерным управлением, прибывшим туда для расформирования. Военному комиссару Вятки Леонтьеву будущий начдив запомнился казачьими шароварами с выцветшими красными лампасами.
12 июня Азин пишет в исполком Вятского горсовета рапорт:
«Просьба выдать два пулемёта, а также выдать мандат на право реквизиции у состоятельных обывателей лошадей для приведения в боевую готовность Коммунистического отряда. При сем присовокупляю, что в означенном отряде предполагается организация артиллерийских, кавалерийских и пулеметных частей.