Первой пришлось отловить Грет. Она как увидела, что я за ней бегу, так добавила в прыти, намереваясь прыгнуть в палатку командования. Еле успела её поймать и зажать рот ладонью, иначе та бы высказала, что думает о каждом, кто носит столько медалей на сердце. Я с приложением огромных сил оттащила её в палатку, которую подготовил Крин по заранее отправленному приказу. Сам великан где-то ошивался сам по себе, но за него я никогда не волновалась. Как бы далеко он не уходил, так всегда к началу нового Отсчёта будет рядом. Ни одного промаха.

За второй сестрой, Метой, я вернулась чуть погодя. Дала себе время отдышаться после беготни за Грет. Девушка всё так же пела, вот только голос сильно дрожал, будто не до конца натянутые канаты между двумя краями каньона. Я нежно обняла Мету за плечи и тихонько, небольшими шагами, отвела в палатку, где уже храпела старшая сестра. Мета сипела и продолжала петь именно ту песню, что причиняет ей особенную боль. Я не сказала ни слова, чтобы не перебивать. Лишь аккуратно уложила двух девушек рядом.

Я знала, что после пьянки с Илмой будет сложнее всего. Пусть та и не наворачивает круги по базе, но её ментальная устойчивость на критически низком уровне, и изменения поведения предсказать практически невозможно. Илма сидела на прежнем месте, пусть уже не заливая слезами поверхность Венеры и всё время следя за моим приближением. Я шагала так, словно боялась спугнуть младшую из сестёр, и той дай повод, так она не раздумывая прыгнет в каньон. По итогу всё обошлось, и она поднялась сама, когда между нами осталось не больше пары метров.

– Мне уже лучше. Спасибо, Пира.

От неё пахло страутом больше, чем от Грет, но Илма хотя бы на ногах стояла увереннее. Я предложила взять меня за руку, та отказалась, и мы всё равно вместе двинулись по лагерю. Он затихал, скрежет железа прекратился, редкие стуки по металлу долетали откуда-то из темноты каньона. Я довела последнюю из сестёр до их палатки. Она улеглась на свободную руку Грет, вторую заняла Мета. Старшая Валькирия словно мать оберегает двух сестриц, и с этого дня её ноша станет куда тяжелее. Услышав храп всех троих, я отправилась к себе.

Меряя шагами землю, я старалась не издавать ни звука. Делая перебежки между кругами фонарей, сновала у палаток и казарм. Вдоль линии выстроенного транспорта, сквозь лес балок и канатов-лиан. Ночное небо испещрено чужими звёздами, а моя прячется на другой стороне планеты. Я б всю жизнь гналась за Солнцем, не давая ночи и шанса, но Совет решил иначе. В своей родной палатке, так же возведённой Крином, включила УФ лампочку с таймером на десять минут и завалилась в гамак. Спина застонала, получившая крупицу расслабления, и кровь чуть отступила от ног. Вены до этого были словно из того же металла, что и дамба, а теперь стали достаточно эластичными, чтоб без проблем перегонять кровь по телу. Всё зудит и чешется, особенно на предплечьях и шее. Я сняла костюм, поставила на зарядку оружие и вернулась в гамак, заранее обработав потную кожу кремом. Зуд чуть поутих, но недостаточно, чтоб я перестала на этом заострять внимание.

И всё знакомые мысли. Они скребут виски, не дают уснуть спокойно. Скрежещут, стонут и извиваются у ушей, я их чувствую, но смахнуть не могу. Томительное ощущение западни, и во всём виновата пресловутая тишина. Удушливая, издевательски насмехающаяся, ебучая тишина, ненавистная каждой по́рой. Она знает, что мне больно, и всё равно продолжает убивать меня. Ей плевать на Ламо. Ничто не перебьёт мысль, связавшую сознание таким тугим узлом, что только выстрел в голову поможет нити разорваться.