Я медленно моргнула, дрожа все сильней внутри.

– Поэтому я буду ее беречь, Лали… Чтобы никто не забрал у нее повод жить.

Тут можно было бы сказать, что Гордон – отличный молодой человек, облившийся семью потами, но не сдавшийся. И он обязательно проникнется этой философией Рэма даже элементарно для того, чтобы выжить в этой семье. Но я не могла перестать думать о его словах.

– Это часто так происходит? – прошептала взволновано я.

– Что? – нахмурился он.

– Дети… – Голос дрожал. – Ваши дети остаются без отца и перестают бороться за жизнь…

– Бывает, – задумался он. – Я тогда всю доступную информацию перевернул, опросил своих. Все боялся, что это временное улучшение, просто совпадение, и мне лишь дали время, чтобы действовать.

– Но это не совпадение, – нетерпеливо закончила за него я.

– Временами в некоторых семьях замечали такое, да. И уж совсем в бородатые времена, когда отец семейства уходил на охоту, младенцев укутывали в его вещи. Это называлось «охранением». Отец – защитник, понимаешь? Мое опасение – не блажь. Человек не может быть «охранением» для ребенка-оборотня.

Я растирала застывшую кровь в ладонях, не в силах усидеть. Мне уже было не до Рэма и Ниры. Но когда я попыталась подняться, он вдруг тихо добавил:

– Я искал твоего медведя. Но не нашел.

– Где? – опешила я.

– В Климптоне. Он не бездомный и не дикий житель пустоши. Твои на допросе сказали, что встретились с ним у базы, но я им не верю. И надеюсь доказать обратное…

Я не смогла почему-то поблагодарить. Поднялась пришиблено и направилась на веранду, на ходу набирая Джастису сообщение, чтобы заехал за мной. А сама едва дождалась, когда Нира с Гордоном вернутся.

– Что-то случилось? – засуетилась подруга на мое прощание.

– Слушай, идея безумная… – Я оттащила ее в уголок, заглянув в глаза. – Но рассказ твоего брата о тебе дал мне надежду… И он правда за тебя очень боится.

Мы обменялись взглядами, я благодарно сжала ее руку, ничего больше не объясняя, и вышла из дома. Мне не терпелось поделиться идеей, но Джастис моего энтузиазма не разделил.

– Никогда не слышал о таком, – выкрутил он руль и медленно повел машину с холма. – Я со столькими брошенными детьми работал… И сын Рэма, приемыш – он мой пациент.

– Рэм сказал, что не всегда. Вернее, у них сохранились рассказы о традиции «охранения», когда ребенка обкладывали вещами отца, если тот уходил на охоту, – взволнованно возражала я. – Не возникли бы они на пустом месте.

– Лали, да даже если и так, как это поможет тебе? – Он нажал на тормоз, чтобы иметь возможность посмотреть мне в глаза.

– Я могу попытаться достать какую-то вещь отца моего ребенка. – Джастис прикрыл глаза, вздыхая. А мне вдруг стало невыносимо обидно: – Я не прошу тебя верить! Я тебя вообще ни о чем не прошу! Мне не нужно, чтобы ты решал!

– Как ты его вещь достанешь? – сурово глянул он на меня, игнорируя крик.

– Попрошу помощи у отца, – решительно заявила я. – Если они взяли медведя в человеческой ипостаси, вещи должны были остаться.

– А если нет?

– Да что с тобой, Джас?! – вскричала. – Все, что ты можешь предложить – сидеть и ждать изо дня в день, когда что-то изменится?! А если нет?!

– Мне сложно давать тебе пустые надежды. Я ученый.

– А я – врач! – И я толкнула его в грудь. – Представляешь, как мне сложно верить в байку, которая единственная может объяснить, почему здоровый ребенок не хочет жить?!

Он схватил меня и прижал к себе, но я лишь повисла в его руках, пережидая. Все мысли были о том, как доберусь до комнаты и позвоню отцу. К черту все, расскажу ему правду и потребую помощи. Он мне должен, в конце концов. Это все из-за него… Эта тупая ежедневная боль стала нормой, но это не значит, что я должна с ней смириться!