Более того, я вполне привыкла получать работы с исправлениями, так как в Райли я тоже не то чтобы слыла ученицей года. Джеки была единственной, кто хоть иногда ругал меня за то, что я не ходила в школу или не делала домашнее задание, но в таких случаях я напоминала ей, что она мне не мать и поэтому должна оставить меня в покое. Когда мой учитель звонил домой, чтобы рассказать маме, как плохо я справилась с тестом по математике, или спросить, почему я не сдала сочинение, та на протяжении минут пяти вопила без остановки, а потом разводила свои худые руки и произносила: «Да какой в этом смысл?» Затем она шаркала в спальню в своих шлепанцах, бормоча что-то про то, что не заслужила таких напастей.

По крайней мере в Райли у меня были друзья в школе, а здесь, когда я садилась за стол в кафетерии, девочки делали такие лица, будто учуяли что-то плохое, и отодвигали подносы подальше от меня. В большинство дней я прикидывалась, что у меня болит живот, и проводила время в кабинете медсестры, рисуя все больше звездочек и сердечек на руках.

На переменах Говард постоянно меня преследовал, напоминая, что он мой Друг по Рюкзаку, и выдавал сотню вопросов в минуту.

Навещала ли ты когда-нибудь своего папу в тюрьме?

Почему твоя сестра тоже не переехала сюда?

Хочешь немного моих «Библейских долларов»?

Иногда я отвечала ему, иногда – нет.

Казалось, с Говардом что-то не так – ему все было как с гуся вода. Его вообще ничего не беспокоило. Стало очевидно, что никто в школе особенно не хочет иметь с ним никаких дел, но ему, похоже, было все равно. Его брат Дуайт постоянно был окружен орущими, пинающимися, толкающимися и играющими в мяч парнями, но Говард никогда не присоединялся к ним. Пару раз, когда мы ездили в город с Гасом и Бертой, я видела его старших братьев, Бёрла и Пенни, играющих в футбол или баскетбол с друзьями, но Говард предпочитал сидеть на крылечке, рисуя в блокноте, или в гараже, возясь со своим велосипедом.

Берта однажды высказалась о нем, когда мы проезжали мимо:

– Этот бедный мальчик настоящий одиночка.

– В этом нет ничего плохого, – заметил Гас.

Берта покачала головой:

– Но не для ребенка. Детям нужны друзья. – Берта вздохнула. – Я этого не понимаю. Он же настолько милый, насколько это вообще возможно.

– Могу поспорить, это из-за его походки.

– Ну, это несправедливо. – Она повернула лицо ко мне и добавила: – У тебя будет очень много друзей здесь, в Колби, Чарли. Я просто знаю это.

Я уставилась в окно и притворилась, что вообще не слушаю, как она все продолжает говорить про вещи, которыми я могла бы заняться. Пойти в герлскауты или в 4-Н[8]. Она рассказала про свою подругу Джонелль, которая жила в Фэйрвью и у которой была дочь моего возраста. О том, что мы могли бы навестить их, если мне захочется, или съездить в торговый центр в Эшвилл. Она продолжала и продолжала, как будто моя жизнь в Колби будет как в мире Диснея.

– От твоих разговоров у девочки мозг расплавится, Берти, – забеспокоился Гас.

Берта засмеялась и игриво похлопала его по руке.

– Как ты думаешь, где та собака? – спросила я Гаса.

– Может быть где угодно. Эта псина разгуливает повсюду.

Я везде искала бродячего пса. Я видела его еще два раза с того дня, когда он подошел к дому Гаса и Берты, но оба раза, завидев меня, он пулей улепетывал в лес.

– Он точно любит мои отбивные, это я тебе могу сказать наверняка. И он начисто вылизывает сковороду, а потом улетает с такой скоростью, что я почти не успеваю его увидеть, – закончила Берта.

Я откинулась на спинку сиденья и вздохнула. Видимо, мне никогда не удастся поймать эту собаку. А что, даже если поймаю? Неужели мне правда разрешат ее оставить? Мама бы наверняка закатила истерику. Но, готова поспорить, Склока позвонил бы ей из тюрьмы и сказал перестать скандалить и позволить оставить собаку, если я так этого хочу.