Они встретились – точь-в-точь как она просила, за их столиком, в их время – десять тридцать утра. Но когда Андрей открыл рот, чтобы начать рассказывать, оказалось, что у него кончились слова. Речь будто через невидимую протечку вылилась из него, и он как рыбка в аквариуме молча шевелил губами. Андрей схватился за голову, понимая, что его превратили в одного из членов массовки. Лена ласково улыбалась и тоже молчала, бесконечно помешивая кофе, но не притрагиваясь к нему.

Где-то в стороне разыгрывалось настоящее действие, массовкой для которого они выступали. Андрей пытался вырваться из этого вяжущего театрального молчания, но его лицо не менялось, голос не возвращался. Он был тут никем, ужас охватывал его, ведь собственное тело сделалось тюрьмой, принадлежащей режиссёру и сценаристу. С криком он подскочил на кровати, из последних сил вырываясь из кошмара.

В каморке никого не было. Стеллино тепло давно выветрилось, и даже её запаха не осталось на второй половинке узкой постели, где она замерла, притворяясь спящей после любви. Он с трудом встал – голова раскалывалась, – залез в карман шубы. Письмо было на месте. Андрей на всякий случай проверил, может ли говорить, контролирует ли мимику. Потом он вернулся в кровать с письмом в руке и так и уснул, положив его себе на грудь.

На следующий день Андрею позвонил очень грустный Пётр и растерянно сообщил, что его вызывают на беседу с каким-то чиновником, а также что его отправили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. В конце рассказа он попросил Андрея пойти с ним на беседу, поскольку тот выступал его поручителем. Андрей ответил, что обязательно придёт, если его отпустит начальство. Он постучался в кабинет главреда около трёх часов дня и обнаружил, что дверь приоткрыта.

Сергей Степанович мирно спал в кресле, сложив влажные лапки на животе, и Андрей долго не решался его потревожить. Затем он осторожно кашлянул. В гробовой тишине кашель оказался довольно громким звуком, и новый редактор проснулся, забегал глазами по кабинету. Казалось, он не сразу понял, где находится. Потом он перевёл взгляд на Андрея и попытался вспомнить знакомое лицо. Так прошла примерно минута, и лишь затем голос измотанного человека прервал тишину:

– Здравствуйте. Чем могу быть полезен?

– Сергей Степанович, вы не могли бы мне согласовать более ранний уход сегодня? Я должен поприсутствовать на беседе товарища с… компетентными органами.

– Органы… Ну и время мы застали, – пробормотал Сергей Степанович после долгого обдумывания информации. Андрей насторожился и стал глядеть на него суровее. Новый редактор, похоже, уловил эту перемену и тут же добавил: – Но раз надо, то идите, конечно.

– Материал сдам и сразу вам сообщу перед уходом, – сказал Андрей.

Когда они встретились с Петром, было около пяти вечера. Тот сказал:

– Давно не виделись.

Его лицо было высушенным и печальным. Хотя прошла всего пара недель, Андрею показалось, что за это время он постарел и потерял весь свой энтузиазм. Он подумал, что первое время в городке и сам выглядел так же. Изменилось ли что-то, он не знал, но, в отличие от Петра, у него были силы смотреть прямо перед собой – тот брёл по длинным коридорам казённого дома, опустив взгляд в пол.

– Ну и настроили себе гнездище, – пробормотал он; в гробовой тишине даже полушёпот прозвучал отчётливо. – Зачем им столько народу тут?

– Я не знаю. Что это вообще?

– Называется «Департамент по информированию граждан и ревизии гражданской активности». Тебе говорит о чём-то?

– Нет, – сказал Андрей.

Они наконец нашли кабинет, указанный на квитке с вызовом Петра. С тяжёлым вздохом он постучал. В небольшом помещении буквой «Т» стояли два стола: для посетителей и хозяина. Вдоль стен теснились шкафы с пыльными папками, коробки и оргтехника, а справа висели календарь, пара старых картин и портрет президента – осмотрев всё это, Андрей понял, что бывал в десятках подобных кабинетов чиновников в Москве.