– Я тебе бульончик принесла и пирожки, – засуетилась дочь, вынимая из сумки еду.

– Напрасно беспокоилась. Ты же знаешь – пирожки вредны для печени.

– Так они же не жареные, а печёные в духовке. Три с курицей, и три с яблоками.

– Зачем мне с курицей? Их сейчас на гормонах растят! Да ещё химикатами кормят и обкалывают всякой гадостью. Ты что, хочешь меня раньше времени в гроб загнать?

– Мам, ну зачем ты так говоришь? – Кира с нежностью прижалась к ней. – Ведь я у тебя одна дочка, и ты у меня одна мама.

Нина Сергеевна взглянула на неё как-то недоверчиво, будто сомневалась в искренности сказанного, но промолчала.

– А курицу я купила у частников, на рынке. И яблоки свои, с нашей дачи, – продолжала дочь. Вспомнив про разговор с соседкой, добавила: – Я же и сама такие пирожки ем! И Вадик их ест. Вот, смотри – и надкусила один пирожок. Прожевала, проглотила. – Этот с яблоками. Вкусный. И не очень сладкий, чтобы у тебя диабет не развился. Хочешь?

– Я целый, пожалуй, не осилю. А вот твой доем, – схитрила мать, забирая из её руки пирожок.

«Неужели и вправду думает, что я хочу её отравить?!» – ужаснулась Кира.

– Это не у тебя ли телефон звонит? – вдруг насторожилась Нина Сергеевна. Из дамской сумочки, оставленной в прихожей, действительно раздавалась знакомая трель. «Надо же, а ещё жалуется, что плохо слышит, просит купить слуховой аппарат», – подивилась Снегирёва, только теперь расслышав звонок, и со всех ног бросилась к телефону.

– Мам, ты ещё у бабушки? – голос сына был вдохновлённо-приподнятый. Ему явно хотелось что-то сообщить матери, потому и не терпелось её увидеть. – Хочешь, я за тобой заеду? А то уже темнеет.

– И ты ещё спрашиваешь? Разумеется, приезжай! Буду ждать!

– К бабушке подняться, чтобы поздороваться?

– Поднимись, конечно. Она ведь скучает.

Кира скосила глаза на мать, но та с отрешённым видом жевала пирожок, не изъявляя особого желания встретиться с единственным внуком. Несмотря на возраст, Нина Сергеевна по-прежнему заботилась о своей внешности: пропитывала кремами кожу, красила волосы и брови, пользовалась духами. И даже спала на бигудях, чтобы придать причёске – а ля Мар-лен Дитрих или Любовь Орлова – нужную форму. А когда-то делала и косметические операции… Морщинки на её ухоженном лице были почти незаметны.

– К Вадику у меня претензий нет, – вдруг сказала она, задумчиво глядя в окно. – Я его не нянчила, и он мне ничем не обязан. А всё, что у меня лежит на сберегательной книжке, и эту квартиру я завещаю тебе, дочка. И ты это знаешь.

– Знаю, мама. Но лучше ты живи подольше. Ты мне очень и очень нужна. Хоть и ругаешься часто без всякого повода.

Кира хотела добавить: «И соседям напрасно жалуешься», но решила не сердить мать и не подводить тётю Катю.

– Давай я тебе полы помою, пока Вадик не приехал, – предложила она и пошла в ванную за тряпкой и ведром. Мать проследовала за ней. И потом наблюдала за процессом мойки, не отходя от дочери ни на шаг. «Смотрит, не подсыплю ли я чего-нибудь?» – кольнуло в грудь Киру и так уже и не отпустило: засела заноза в сердце. «Неужели и я такой же подозрительной стану в старости? Или у мамы это и впрямь издержки профессии?»

Но приехал сын, красивый, высокий, черноволосый, улыбнулся с порога:

– Привет, бабуль! Ну как ты тут поживаешь? Телевизор смотришь? – и повеяло от него таким позитивом, такой светлой радостью и почти детской непосредственностью, что Кира Борисовна воспрянула духом, заулыбалась тоже.

– А как же, внучок? – откликнулась на слова Вадика Нина Сергеевна. – Конечно, смотрю! А что мне ещё по вечерам делать?