– Вы уверены в том, что это правда?

– Если бы не было ею, я не оказался бы здесь.

Ее глаза отрываются от меня, она смотрит на написанные ею слова.

– Вы не участвовали в гонках со дня аварии?

– Нет.

– Физически вы способны водить машину? Травмы не препятствуют этому?

– Нет, не препятствуют. Я проходил реабилитацию год, делая все возможное для того, чтобы вернуться в машину, – и теперь не могу, потому что я чертов трус.

– Значит, вернуться к гонкам вам мешает не тело. А ваш разум.

– Черт, я бы не был здесь, если бы это было не так, – я не хотел ругаться или огрызаться, но ничего не мог с собой поделать. Извиняться я тоже не стал, потому что козел.

Мы смотрим друг на друга. В ее взгляде твердость.

– Что насчет поездок в роли пассажира?

– Справляюсь, – едва.

– Та же степень паники, что при попытке водить?

– Нет. Немного легче. Не так плохо.

– Вы страдаете от панических атак?

Я хмурюсь.

– Только когда пытаюсь вести машину, – бормочу тихо.

Мне нелегко признать, что у меня есть панические атаки.

Она снова делает записи. Скрежет ручки по бумаге сводит меня с ума. Это и ее чертовы ноги, ее грудь, вздымающаяся при каждом вдохе.

Я больше не хочу говорить. Я просто хочу ее трахнуть и не думать о своих чертовых проблемах. Похоронить себя в ее теле так глубоко, чтобы я мог думать лишь о ней, видеть и чувствовать только ее.

– Теперь, когда вы не участвуете в гонках, как вы проводите свое время?

Я жестко рассмеялся.

– Вам радужную или реальную версию?

– Правду. Я хочу, чтобы вы всегда говорили мне только правду. Если вам кажется, что прямо сейчас вы не можете ею поделиться, это нормально. Но никакой лжи. Я не смогу помочь, если вы будете мне лгать.

– Ладно, – я выдыхаю. – Как я провожу свои дни? Сожалею о прошлом, тоскую по жизни до аварии и лечу похмелье. Затем иду в бар, напиваюсь, цепляю женщину. Веду ее в отель, к ней домой, в переулок, в туалет бара – плевать – и трахаю ее. Абсолютно то же самое я делаю на следующий день, и через день, и в любой другой после.

Это первый раз, когда я перед кем-то откровенно говорю о своей жизни.

И она даже не вздрогнула. Полагаю, она должна была слышать много разного дерьма.

– Все еще думаете, что можете мне помочь? – смотрю на нее с вызовом.

– Да, – она отвечает мне уверенным взглядом. – Вы пьете, чтобы заглушить чувства. Уверена, мне не нужно говорить, что это плохая идея. Алкоголь – у вас зависимость?

– Сразу к делу? – смеюсь я, но смех получается глухим.

Я так давно не смеялся по-настоящему, что уже забыл эти звуки.

Она перестает скрещивать ноги. И мое внимание мгновенно переносится на них. У нее великолепные ноги. И на ней чулки. Интересно, есть ли под этой юбкой пояс с резинками?

– Прошу прощения, если это задевает вас, но так я работаю. Я могу задать вопрос и заставить почувствовать дискомфорт. Вам не нужно отвечать, но, если все же ответите, это поможет мне оказать помощь вам.

– Нет, я не зависим.

– Уверены?

– Уверен. Я не пьяница.

– Что вы чувствуете, если думаете о том, чтобы не пить?

Я задумываюсь на мгновение.

– Ничего не чувствую, – сомневаюсь, что что-то сможет заставить меня чувствовать.

– И все же я бы рекомендовала обратиться к кому-нибудь по поводу употребления алкоголя. Я знаю чудесную группу, которая справляется с состоянием…

– Я не алкоголик, – огрызаюсь я. – У меня есть проблемы, но алкоголизм к ним не относится.

Она смотрит на меня с осторожностью.

– Ладно. Оставим это… пока, – она кладет ручку на журнал на коленях и смотрит на меня.

Ее красные губы медленно размыкаются, и я могу думать только о том, как размазываю эту помаду поцелуем.