– Я пойду, – сказала Зойка и направилась к доске.

Уже стоя там, лицом к лицу с классом, Зойка вдруг поняла, что, пожалуй, не должна была этого делать. Необъяснимым чутьём она угадывала за отрешённостью учителя скрытую боль. Ему, наверное, лучше было бы послушать Пашину задачу, а не напрягать душевные силы для того, чтобы оценить её ответ. Но теперь не повернёшь назад.

Говорила Зойка долго и довольно гладко, может быть, потому, что Федор Николаевич, против обыкновения, не перебивал, только брови и рот его несколько раз дернулись в гримасе, когда Зойка, немного сбившись, сама же и поправилась. Она принялась решать задачу, вслух излагая ход решения. Когда написала ответ, Федор Николаевич, не оборачиваясь к доске и не поднимая глаз на учеников, тихо, как будто он очень устал, спросил:

– Марков, правильно?

– Всё верно, Федор Николаевич, – подтвердил Паша.

– Садись, Колчанова, отлично.

Зойка медленно побрела к парте – она не испытывала радости, напротив, теперь уже совсем жалела, что вышла к доске. Ей казалось, что Федор Николаевич не слышал ни одного слова. Наверное, весь класс заметил это, заметил – и молчал. Молчал и учитель с непривычно застывшим лицом, и это непонятное молчание давило стопудовой тяжестью. Паша понял: вот именно сейчас нужна задача, да подлиннее, чтобы хватило до конца урока. Он сказал:

– Федор Николаевич, у меня есть задача.

– Иди, – чуть помедлив, сказал учитель.

Паша писал на доске решение, подробно объясняя каждое действие, а Федор Николаевич ни разу не обернулся, сидел, подперев голову руками и прикрыв глаза. И Зойке опять показалось, что он совершенно ничего не слышит и не понимает. Окончательно пробудившаяся совесть настойчиво скреблась ей в душу: «Тогда за что же «отлично», за что?» На сердце у неё было нехорошо, как будто её при всех уличили в обмане.

Паша закончил решение вместе со звонком. Федор Николаевич медленно, словно бы нехотя, поднялся и, прижав к боку журнал, тяжело пошёл к двери. Когда он вышел, все несколько секунд молчали, а потом посыпались всякие предположения:

– Его на педсовете взгрели!

– Да больной он, не видите!

Споры разом прекратил Генка Сомов. Он выходил из класса вслед за физиком и теперь вошёл обратно с известием:

– Ребята, у физики сына убили на фронте.

Класс замер. Шла война, и в город пришла уже не одна «похоронка». Но сейчас, всего несколько минут назад, ребята стали непосредственными свидетелями тяжкого горя, которому никогда и нигде не найти утешения.

Генка Сомов первым приносил в класс новости. Когда он входил и высоко вскидывал руку, это означало, что у Генки есть очередное сообщение. Кто-нибудь кричал в шутку:

– Тихо! Внимание! Говорит «Соминформбюро»!

За Генкой закрепилось несколько кличек: Сом (от фамилии), Рыжик (весь в веснушках) и Ёжик. Последнюю употребляли чаще всего. Он, действительно, походил на ежа, у которого иглы торчат во все стороны – так торчали его густые, будто напружиненные, рыжеватые волосы. При этом у него были маленькие глазки, вытянутый нос со смешным пятачком и небольшой припухший рот. Натуральный ёжик!

Природа нередко совершает ошибки, наделяя человека несовместимыми качествами. Генка был одной из крупнейших её ошибок: при такой внешности он обладал тонкой, легко ранимой душой, тягой ко всему изысканному. А начитавшись романов об испанских грандах, идальго и средневековых рыцарях, он возмечтал привлечь к себе всеобщее внимание. В класс теперь Генка входил не иначе, как со словами «Салют, кабальеро!», так же и прощался, девчонок называл сеньоритами, мальчишек – сеньорами, расшаркивался при каждом удобном случае, сдергивая с головы неописуемым жестом драную ушанку и притоптывая разбитым ботинком.