– Великий хан…

– Не дрожи, Мобарак. Я тебя не стану казнить, – сказал Хайрулло брезгливо. – Я прикажу обрить тебе бороду и отдам в жены Черному Джамалу. Он тебя в два вечера обучит бабьему делу, коли ты не можешь заниматься мужским.

Дикий хохот разорвал напряженную тишину. Все были довольны. Ах, как умеет шутить этот Хайруллохан! Даже чопорный пакистанец – и тот улыбнулся. Угроза, прозвучавшая только что, понравилась ему своим поистине восточным духом.

– Ты сам, Мобарак, сам лично займись выяснением правды. Если шурави ударят муджахидам в спину, когда мы станем штурмовать Дарбар, считай себя женой Черного Джамала.

Низко кланяясь, Настырный попятился от саркарды и покинул пиршество. Надо было выполнять приказ.

После трапезы на небольшой площадке перед джуматом – кишлачной мечетью – душманы собрались на моление. Его проводил полковник Исмаил, надевший по этому случаю чалму.

– Алла, алла акбар! Арахим, арахман, маленкин, мустафир…

Полковник тянул молитву гнусаво, будто прогонял слова через нос.

– Арахим, арахман… – машинально повторяли за ним привычные славословия Аллаху молящиеся и оглаживали ладонями щеки.

Окончив молитву, полковник Исмаил поднял голову и посмотрел на собравшихся. Лицо его стало благостным, умиротворенным.

– Воистину сказано, – начал он проповедь, – ничто и нигде не скроется от глаз Аллаха. Он увидит во зле добро и различит зло, которое прикидывается добром. Насторожите, правоверные, уши ваших душ, и тогда добрые вести войдут в них без остатка. Перед порогом великого служения вере стоит каждый из нас в эту минуту. Борцов за веру сегодня разбудил и поставил на ноги священный призыв. Вы слыхали, должно быть, что неверные объявили о том, будто их полки уходят домой. Усмотрим суть этого дела, как велит Аллах. Воистину говорю вам – дело это поганое. Это зло, которое окуталось добром. Если тебя укусила змея, то, даже умирая, ты должен убить ее, не дать уползти ей в нору. И мы должны, как молитву, принять и повторять слова: «Все неверные пусть останутся в земле, на которую приходили».

– Верно! – разом выкрикнули голоса заводил, заранее назначенных Хайруллоханом.

Они сидели в разных углах толпы и следили не столько за словами, сколько за самим проповедником. Вот он свел и приподнял брови, и верные знаку подручные завопили:

– Алла! Алла акбар!

– Верно! Алла! – подхватили нестройно остальные душманы.

– Мы смело пойдем на битву и разорим гнездо нечестивых, которое зовется Дарбар!

– Разорим! – теперь уже более свирепо и дружно гаркнули душманы.

– Аллах велик! Вера зовет на подвиг! Кровь неверных – пропуск в мир вечного блаженства для муджахидов. Пусть каждый пришелец шурави ляжет в землю, на которой стоит! Джаза! Джаза![9]

– Джаза! Джаза! – яростно вторили сотни глоток. Молящиеся быстрыми тычками кулаков исступленно ударили, замолотили по воздуху. – Джаза!

– Важел! Убивать! – гаркнул проповедник истошно, заводясь и сам пьянея от ненависти.

– Важел! Смерть! – заревели душманы. Их кулаки снова взлетели вверх.

Час спустя банды вышли в направлении на Дарбар.

По тайным тропам понеслись гонцы собирать все наличные силы на штурм.

Со свитой выехал в горы и Хайруллохан.

В то же время из кишлака Уханлах вышел старый охотник Шахзур. Когда Хайруллохан приказал казнить его сына, старик был на площади. Он не возмущался, не кричал, не жаловался. Он верил – что ни свершается, даже самое злое, – все это по воле Аллаха. Он лишь смотрел, как полыхает огонь, и молчал, стоя на коленях. По морщинистым, как кора старого дуба, щекам катились и высыхали слезы.

Когда душманы ускакали, старик так же молча, ни на кого не глядя, встал и, едва передвигая ноги, скрылся за дувалом своего двора.