– Вы говорите по-английски? А то мсье Асканофф плохо знает французский, – улыбнулся я.

Дионн перевел сказанное на немного неуклюжий английский и добавил:

– Вас и ваших офицеров я намеревался разместить в гостевом доме для особо важных гостей, а ваших людей – в казармах. Это недалеко отсюда, буквально в минуте ходьбы… Там, конечно, есть и отдельное здание для офицеров…

– Мы останемся с нашими людьми, – кивнул Асканофф. – Надо будет только разместить и накормить всех как можно скорее. А подробности мы обсудим с вами за обедом – после того, как вы…

– …Приведу себя в порядок? Хорошо!

– Позвольте задать вам лишь один только вопрос. Почему этот Дешен на вас так взъярился?

– Не секрет, – ухмыльнулся Дионн, – что львиную долю денег на обустройство Босежура присвоил лично де Вергор либо некоторые его люди – такие, как Дешен, поставленный им на должность мэра Бобассена. Поэтому-то форт так легко и сдали – он абсолютно не был готов к обороне, хотя на бумаге всё обстояло хорошо. А сейчас англичане изгоняют население Акадии, как из той ее части, которая перешла к ним сорок лет назад, так и с земель к западу от бывшей границы. Я сказал Дешену, что мы уже сейчас с трудом можем прокормить и разместить поток беженцев – а что будет, когда английские выродки выгонят всех? И уж тем более, когда они придут сюда, на Королевский остров? Ведь сразу было ясно, что материковой Акадией британцы не ограничатся. Я добавил, что, если бы не они с де Вергором, оба форта можно было бы удержать – и англичане не смогли бы начать войну с мирным населением без риска потери их части Акадии.

7 сентября 1755 года. Порт-ля-Жуа, остров Святого Иоанна

Андрей Кузьмич Новиков, воин и кузнец

Волны тихо плескались у извилистого зеленого берега залива, прямо у подножия звездообразной крепости, чем-то напоминавшей форт Дюкень, но намного меньше размером. Рядом – два причала и склады, обнесенные частоколом. За ними – палисад, внутри которого располагался поселок – приземистые одноэтажные деревянные избы, окружавшие центральную площадь, на которой находилось с полдюжины двухэтажных домов. С одной стороны возвышалась церковь с башенкой-колокольней. А за палисадом – хижины поскромнее, некоторые даже скорее были похожи на большие шалаши.

Светило ласковое солнце, пели птички, чуть поодаль зеленели леса… А ведь еще вчера в заливе Святого Лаврентия дул холодный северный ветер, волны захлестывали палубу, и большая часть пассажиров лежала на палубе, страдая от качки. На меня, к счастью, морская болезнь не подействовала, но и мне было боязно выходить на палубу – того и гляди упадешь за борт. Так что я не мог дождаться, когда мне наконец доведется ступить на твердую землю… А мой отец, Кузьма Васильевич, служил на флоте – сначала на российском, а потом волею судеб на шведском корабле, на котором он и прибыл в Квебек.

– Да, это не Рио-де-Жанейро, – насмешливо произнес кто-то из русских.

Не знаю, что такое Рио-де-Жанейро, но перед нами был городок, не похожий даже на Квебек. Тем не менее мне он понравился – тихо, спокойно, чисто – даже там, где теснились хижины…

– А вон и кузница, – показал я рукой своему другу Клаусу Ойгену Кинцеру на стоящее чуть поодаль каменное здание – наверное, единственное во всем поселке, из трубы которого поднимался густой черный дым. Называл я его, с легкой руки Томми Робинсона, по-французски – Эжен. Хотя французского он почти не знает, зато учит русский язык, старательно, как все немцы. Правда, Эжен делает множество ошибок, порой очень смешных. Вот как сейчас:

– Я надеюсь, что господин коллега наш друг будет.