– В щёчку! – прощебетала она смущённо и подставила вспыхнувшую щёку.

– До встречи!

*****

Он уходил от своей ямы на приличное расстояние в глубь леса. Там, вдали от просеки и звериных тропинок, в густых зарослях кустов, над протекающим внизу довольно широким ручьём, возвышался каменный обрыв. Под обрывом в паре метров над водой Бирюк когда-то обнаружил небольшую нишу среди крупных камней, закрывающих её от постороннего, случайного взгляда. И подобраться к ней со стороны без шума было тоже невозможно. Идеальное место для уединения и отдыха. И для воспоминаний…

Он сидел в крошечной пещере на корточках и по крупицам восстанавливал своё недавнее прошлое. Но оно настойчиво уворачивалось от малейших попыток перекинуть назад хотя бы одну страницу. Все воспоминания резко заканчивались первыми днями его бегства в лес, и ни миллиметра далее. Он никак не мог понять, что с ним такое и почему именно так случается всякий раз. И приходил к неутешительному выводу об обречённости и тщетности дальнейших попыток. Возможно, что, когда он решил резко сменить свою жизнь на абсолютно новую, неведомую и не представимую ранее, в нём самом, в его и без того слишком подвижной и неустойчивой психике произошёл какой-то коренной надлом или невероятной силы настрой на эту новую модель выживания. Жизнь одного дня, одного часа или минуты. Практически на грани смерти. Словно каким-то неведомым, мощным и решительным, нечеловеческих рук острым инструментом была отсечена напрочь вся предыдущая информация о его жизни. Словно часть мозга, ответственная за память о прошлой жизни, была надёжно и невосстановимо отформатирована, стёрта до основания.

В таких мучениях и судорожных поисках выхода проходили день за днём, ночь за ночью. И с каждым днём в нём росло убеждение, что вспомнить он сможет только в одном случае. Если вернётся назад, в город. В тот самый город, из которого ему удалось спастись от стаи охотившихся за ним каких-то тварей в человеческом обличии. Попросту нелюдей, бесов – существ, не имеющих очень важных человеческих органов – совести, любви, сострадания…

*****

Она была художницей по тканям, и все её оригинальные наряды она проектировала и шила сама. Её работу отличали безупречный вкус, тонкая изысканность и грациозные, как она сама, линии рисунков, растительные мотивы, орнаменты в её излюбленном стиле Art Deco. Родившись в большом городе, она тяготилась провинциальной теснотой и при каждом удобном случае пыталась ускользнуть в крупные города на семинары, командировки или простые поездки без повода: развеяться, сходить на выставки, в театр, пообщаться с бывшими однокурсниками, живущими в столице.

В первое время нам не часто удавалось видеться в рутинной суматохе бытовых хлопот и проблем. Тем приятней были неожиданные или случайные встречи. И всякий раз, когда видел её издалека, плывущую над тротуаром, мне с трудом удавалось успокоить своё взволнованное сердце, готовое выпорхнуть ей навстречу. В ней удивительным образом уживались самодостаточность красивой женщины, непосредственность, весёлый нрав и какая-то детская, наивная пугливость и неподдельное, трудно скрываемое смущение и робость на людях. Это было до такой степени непривычно, что только подогревало моё необузданное любопытство и желание узнать её как можно ближе. Мне стоило немалого труда лукаво придумывать какие-то легенды о срочных делах неподалёку от её дома, чтобы воспользоваться случаем и заглянуть, напроситься к ней на чашку кофе. Кофе она готовила чУдное! И неизменно подавала к нему плитку особого, её хорошими друзьями доставленного специально для неё шоколада. А на прощание она подставляла свою пунцовую щёку, приговаривая обычное заклинание: