Страшно стало Добромиру. Бросился он к избе, распахнул дверь дубовую, заглянул внутрь, о мече забыв.

В пустой избе на полу перо лежало, пламенем объятое. Длинное, извитое, с желто-алым узором на расширенном конце, словно глаз диковинный из заморских камней драгоценных.

«Улетела птица», – подумал Добромир, присел, взял перо огненное в руку, и побежало пламя по руке, кожу согревая.

Вспыхнул рукав тулупа, и тогда Добромир испугался, выронил перо и пламя его обожгло. Опалило так яро, что подскочил он, проснувшись, потом холодным покрываясь.

Руку болью так и жгло, но, сколько бы он ни смотрел на ладонь свою богатырскую, ни ран, ни ожогов на ней не видел.

«Чудные сны в ведьминой избе снятся, не иначе», – решил он и никому о сне дивном говорить не стал.

Вышел из комнаты своей новой, а дверь за ним исчезла, зато Ягара его уже ждала. Сидела у окна с прялкой и нить длинную черную тянула, такую что все вокруг нее чернело. Ведьма ее в клубок мотала и улыбалась.

– Не выспался? – спросила Ягара, взглянув на него своими глазами красивыми, только от взгляда нежного у Добромира холодок меж лопаток пробежал.

– Думал много, – сказал он, к столу подступая, а перед ним вдруг скатерть вздрогнула, и прямо из нее и выскочил горшок с горбушкой хлеба сверху.

– Умойся да ложку сам возьми. Вон в том бочоночке за твоей спиной.

Обернулся Добромир, и правда – там, где дверь была, теперь мостились полки со склянками, травами да бочонками разными. Из одних кости да лапки сушеные торчали, из других – утварь кухонная.

«Она пугает меня, что ли?» – подумал Добромир, помня, что обычно таких ужасов в доме Ягары не видел.

– Можно и так сказать, – ответила на мысль его ведьма. – К пути страшному готовлю.

– Чем он страшен? – спросил Добромир и пошел к бочке с ушатом умываться, а потом ложку деревянную, расписанную паучьими нитями брать.

Как бы ни нервничал он, а аппетит у тела богатырский никуда не делся, даже сильнее стал, будто впрок хотело запастись.

– Ты много про Кащеятуса знаешь? Оно и видно, что не очень. Он царь нежити, нелюдей и прочей погани, как Ванечка говорит.

«Хорош Ванечка, – подумал Добромир, – детина здоровенная, оглоблю в узел вяжет».

– Мне он – Ванечка! – строго сказала Ягара, и вдруг нить в ее руках лопнула почти с визгом, а она клубок погладила, словно зверька какого, и к столу шагнула. – Вот тебе клубок волшебный, я ему путь до замка Кащеятуса рассказала, он тебя отведет, только по нитке иди. Где она упадет, там снег растает и тропа черная проляжет, но помни, какую бы погань ни увидел, не смей на нее нападать. Вот тебе перстень Кащеев, он сам мне его дал, с ним тебя никто не тронет, но если кровь черную прольешь – смерть тебя ждет на земле Кащеятуса. Понял меня?

Она перстень протянутый в кулак сжала, словно была готова истину сказанную, если придется, в голову вбивать.

– Понял я, – смиренно сказал Добромир. – Если страх лютый придет – не сражаться с ним, перстню твоему верить.

– Верно, – одобрила Ягара и положила костяной белый перстень на стол. Камень в нем черный блеснул и стал как прежде темным, непроницаемым, словно сама пустота, свет весь пожирающая.

Даже перстень брать страшно стало, но Добромир взял его, подержал в руках задумчиво, поняв, что аж аппетит от этой пакости пропал, а Ягара, беспощадная, его совсем огорчила:

– Надевай на руку правую. Это обязательно, а то в земли Кащеевы не войдешь.

– А клубок? – удивился Добромир. – Он же путь знает!

По нитям Ягары он уже хаживал, ведьме доверял – проверенная она была. Да и как не верить жене дружки лучшего? Только все равно не ясно было, как нить заговоренная не туда может привести.