Добромир его не гнал, не бил сапогами по бокам, погладит по шее, вздохнет тяжело и скажет:

– Я тоже идти туда не хочу, еще и перстень этот, будь он неладен, но надо, Булат. Ты же не оставишь меня одного на этой тропе?

Булат фыркал недовольно, воздух бодал ушами, но снова делал шаг, потом даже переходил на галоп.

Когда клубок уменьшился вдвое, и дорога свернула в густой, совсем потемневший лес, где энергия темная сгущалась так, что перстень хотелось сбросить, в стороне вдруг замерцал огонек. Как завороженный Добромир на него засмотрелся, сон свой вспоминая. Хотелось свернуть ему с пути, броситься вперед к огню этому, но разум говорил, что нельзя с пути сходить. Клубок Ягарин тогда укатится прочь, а без него дорогу к Кащеятусу не найти.

«А если она там? Если это жар-птица?» – спрашивал он себя и головой качал от негодования.

«Какая птица? Да если бы она в этих краях бывала, Ягара бы точно о ней знала. Ее это лес, а горы – Кащеевы, не может здесь птицы быть», – отвечал он себе.

Булат делал еще шаг и, чувствуя его сомнения, останавливался, фыркал вопросительно, и тут же сомнения обуревали Добромира вновь.

Он озирался. Ну точно пламя где-то там, в лесу, на поляне!

«Охотники это привал устроили», – говорил он сам себе, а рука во сне обожженная снова болеть начинала.

Клубок почуял заминку, назад вернулся, взвизгнул гневно, на дороге прыгая, точно сам сейчас в чернь какую обратится и на него накинется.

– Иду, – обреченно сказал Добромир и, дернув поводья, позволил Булату сделать шаг, только все равно озирался на мерцающий далекий огонек, не представляя даже, как для него с этим перстнем душа самой магии искрится.

Вздыхал и шел во тьму густую как туман. Пару шагов во мрак и стук копыт зазвенел эхом. Не тропа под Булатом оказалась, а каменная дорога кривая, древняя, с колоннами, разбитыми меж сухих деревьев.

«Неужто тут когда-то была настоящая дорога? Неужто прямо с гор?» – думал Добромир, поднимая глаза и видя снежные вершины уже совсем близко. Они нависали над лесом, словно снег грозились весь сбросить и замести дорогу вновь.

Только подумал об этом Добромир, как посыпались снежные хлопья, как вздрогнули горы от рева, как грянул гром, а на вершину взобрался змей крылатый. Шею огромную выгнул, заревел в небо. Птицы лесные всполошились, разлетелись ввысь, с веток вниз нестройным роем летучие мыши сорвались. Окружили Добромира, крыльями хлопают, глазами красными сверкают, но близко не подлетают – видать, перстня боятся.

Булат дернулся, на дыбы встал, едва назад не рванул, но одернул его Добромир, велел строго:

– Угомонись. Конь ты богатырский или трус подплужный, а Булат!?

Голос уверенный, а у самого сердце едва в пятки не падает от зловещего хлопанья крыльев. Еще и завыло что-то во тьме.

– Ничего нам не будет, Булат, – заверил он коня, сам уже ни во что не веря. – Надо только потерпеть.

Булат не верил, ухом дергал, но шагал вперед по черной дороге.

Покружили летучие мыши, а как вой волчий почуяли, так и разлетелись. Гроза гремела где-то над горами, но уносила ее вдаль, а змея крылатого на вершине уже не было.

«Почудилось, что ли?» – подумал Добромир и тут же о змее забыл – впереди красные огни безумных глаз пылали, и волк рычал совсем рядом.

Вышла навстречу ему красноглазая стая огромных призрачных волков, таких могучих, что их глаза красные, кровью налитые, над головой Добромира возвышались.

Рычали волки, скалились. Кровь живая по их клыкам текла и, хоть тела их были призрачны, не верил Добромир, что монстры эти головы не откусят, коли захотят.

– Все хорошо, Булат. Идем, – говорил Добромир, сам себя уговаривая, а Булат слушался и чинно делал шаг, будто не в диком лесу по страшной дороге шагал навстречу тварям из самых жутких сказаний, а по городской улице, чтобы народ на его могучую грудь мог посмотреть да хозяином полюбоваться.