Спустя некоторое время он посмотрел на девушку и, улыбнувшись, спросил:

– Вы как? Согрелись?

– Нет, – ответила она искренне.

Молодой человек бесцеремонно протянул руку к ее рединготу и прошелся по нему ладонью.

– Позвольте, да вся мокрая! – констатировал он тут же. Его рука устремилась дальше по юбке ее платья. Ткань была насквозь мокрая. Неудивительно, что девушка не могла согреться. – Вам надо снять мокрую одежду, иначе простынете.

– Неприлично говорить подобное, сударь.

– Нет, вы не понимаете, надо непременно снять мокрое и обсушить все у огня, – заявил он твердо. – Холодает. Вы окоченеете от холода в мокром платье.

– Но оно только до талии мокрое. Я теперь встану к огню и высохну так, – тихо сказала девушка, поднимаясь со скамьи.

– Это глупо, Ирина Николаевна, – внушал он. – Послушайте, давайте я дам вам свой мундир. Он сухой.

– Мне не нужен ваш мундир, сударь. И я не собираюсь раздеваться, – возмутилась она.

– Отчего же? Вы снимете платье и нижние юбки, останетесь в рубашке. Наденете мундир, а моим плащом укроете ноги. Посидите пару часов у огня, обсушите волосы. Платье ваше я с другой стороны дымохода приспособлю. Думаю, к вечеру оно высохнет.

– Нет-нет, – залепетала она смущенно.

Ирина чувствовала себя в каком-то нескончаемом кошмаре. Сначала эта вода, потом карабканье на чердак, сейчас он говорил, что она должна раздеваться. И все это подкреплялось совсем неприличными поглощающими взорами этого молодого гвардейца, от которых ее щеки прямо горели. Но самое печальное то, что она была сильно голодна. Ведь с утра, отправляясь в храм, она выпила только воды. Сейчас же день клонился к вечеру, а ее желудок непрерывно урчал от голода.

– Не буду я смотреть на вас, если вы этого боитесь, – заявил Александр, отчетливо видя в ее глазах сомнение. Она явно жаждала обсушить одежду, но ее воспитание, похоже, не позволяло раздеваться при незнакомом мужчине. Он быстро встал и отвернулся от нее, расстегивая свой мундир. – Я отвернусь. Повернусь, только когда вы дозволите мне.

Стянув мундир с широких плеч, Александр, не оборачиваясь, протянул его девушке, заведя руку за спину. Она не взяла, и он настойчиво велел:

– Берите, говорил вам, Ирина Николаевна, не упрямьтесь.

– Нет.

– Прекрасно, мадемуазель Упертость, – выпалил он едко, оборачиваясь и сверкая на нее глазами. – Но когда на вашей могиле напишут «Умерла от переохлаждения, оттого что имела непомерную гордость», я первый буду оплакивать вашу кончину.

– Зачем вы говорите так? – пролепетала она несчастно, дрожа всем телом.

– Оттого что вы уже бледны как полотно, и ваши губы синие от холода. Вы же еще рассуждаете, раздеваться вам или нет. Раздевайтесь, я вам сказал. Это приказ! Вы слышите меня? – выпалил он, уже заводясь от ее упрямства.

– Вы мне приказываете? – опешила она от его властного тона.

Все три часа, с того момента, когда он вытащил ее из кареты, Измайлов говорил с ней вежливо и даже как-то заискивающе. Теперь же он словно поменялся или как будто открылся с другой стороны.

– Именно! Приказываю, – кивнул он утвердительно, сверкая на нее глазами.

– И по какому праву вы…

– По тому праву, что я старше вас и опытнее. По тому праву, что я не прощу себе, если вы умрете от переохлаждения, и винить буду в этом себя!

– Боже, зачем вы так говорите?

– Сударыня, раздевайтесь немедля! – он насильно сунул в руки Ирины свой мундир. – Я более не желаю слушать ваши отговорки. Сейчас вы не в той ситуации, чтобы играться в эти ваши достоинства и стыдливость. Я отвернусь, чтобы не смущать вас.

Спустя миг он демонстративно отвернулся.

Она стояла в нерешительности еще минуту, а затем начала стаскивать с себя мокрый редингот, платье и нижнюю юбку.