И кости белеют ослицы твоей».

И горем объятый, мгновенный старик

Рыдая, дрожащей главою поник…

И чудо в пустыне тогда совершилось:

Минувшее в новой красе оживилось;

Вновь зыблется пальма тенистой главой,

Вновь кладезь наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,

И телом оделись и рев издают;

И чувствует путник и силу и радость,

В крови заиграла воскресшая младость;

Святые восторги наполнили грудь:

И с Богом он дале пускается в путь. (1824)

Нет ни тени сомнения, что Лермонтов знал пушкинские «Подражания Корану». Как нет и особых сомнений в том, что они могли оказать определенное влияние в плане особенностей стихотворной формы (строфики и размера), а также на лексическом микроуровне. Путник у Пушкина три дня и три ночи «блуждал в пустыне», но колодец был занесен «песками степей», что и могло привести к появлению у Лермонтова «песчаных степей аравийской земли». Но во всем остальном – это совершенно разные произведения. В содержательном отношении между ними нет вообще ничего общего. «Подражания Корану» не могут оцениваться даже в качестве импульса, сыгравшего какую-то роль при создании «Трех пальм». Все приводимые исследователями сходные «сюжетные мотивы» – беспардонная выдумка. Они высосаны из пальца. И это при том, что «Три пальмы» – отнюдь не баллада. Это стихотворение, как и «Подражания Корану», – подлинная притча, иносказательная парабола. Только написана она совершенно независимо от пушкинского произведения и посвящена абсолютно иным темам и проблемам.

В нашу задачу не входит сколь-либо развернутое обсуждение «Подражания Корану» под номером IX. Но для целей сопоставительного анализа мы можем вкратце охарактеризовать его содержание. Тем более, что ничего особенно сложного в этом стихотворении Пушкина, в отличие от «Трех пальм», не имеется.

Итак, некий путник, путешествующий верхом на ослице, трое суток в полном одиночестве блуждал по раскаленной пустыне. Отчего это произошло (отстал от спутников, просто заблудился или убегал от кого-то, сломя голову?) мы так и остаемся в неведении. Следовательно, это не столь уж важно. Важнее другое: к концу третьих суток, когда его язык распух от жажды так, что он едва мог им шевелить, путник вдруг вздумал роптать на Бога. Почему? Ну, во-первых, по привычке. Люди крайне неохотно склонны признавать свои собственные ошибки. Поэтому, создав богов и наделив их всемогуществом, человечество автоматически сделало их ответственными «за все». Изъявляемая готовность подчиняться Господу тождественна превращению Его в универсального «козла отпущения». Ну, разумеется, не официально, а, так сказать, по умолчанию.

Во-вторых, многие люди весьма наивно полагают, что мир – наш общий дом, который был создан не только для человека, но и под человека. И это убеждение довольно живуче, несмотря на то, что жизненный опыт практически ежедневно стремится опровергать его. Бесчисленные доказательства того, что мир слишком грандиозен для человека, что он подчинен своим, абсолютно бесчеловечным законам, что на человека ему глубоко наплевать и что даже полное исчезновение человечества мало что изменит в мироздании, людей не убеждают. Мы не можем принять этой истины, потому что она целиком и полностью обессмысливает наше существование. Спасительной в данном отношении представляется вера в Провидение, в существование некоего высшего замысла, в котором Господь отвел нам собственную нишу и свою, хотя и не всегда понятную нам роль. Как ни странно, эта вера фактически поддерживается и самой научной из существующих теорий – теорией эволюции, которая утверждает, что человек в самом деле является венцом всего процесса движения и развития материи.