Мама растерянно ходила по подругам, сиротливо протягивала пустые руки, хваталась за сердце и сетовала:
– Ну, Ритка, ну, зараза такая. Все выкинула. Такие вещи, такие вещи! Вот, оно ей мешало? Лежало 30 лет и пусть еще лежит. Не ты положила, не трогай. А какая там была одежда! Сейчас так не шьют. Платьица – чистый крепдешин, свитера – чистая шерсть, детские штанишки – хлопок и фланелька. Для внуков берегла. А одеяла атласные, три штуки. Ну, всё выкинула.
В тот момент наша мама была похожа на Шпака из «Ивана Васильевича…»
…Всё, что нажито непосильным трудом…
В защиту сестры скажу, что и крепдешин, и шерсть, и хлопок-фланелька были уже достаточно потрепаны ноской и временем, с желтыми размытыми пятнами от длительного неправильного хранения. Все эти «платьица – чистый крепдешин» одно время меня сильно нервировали. Особенно когда мама перетряхивала «приданное» из дерматиновых чемоданов и хвасталась своими изящными, сильно приталенными нарядами:
– А талия у меня была почти, как у Эсамбаева – 47 см. Меня стюардессой называли.
Никто из трех дочерей не унаследовал мамины точеные формы.
– Смотри, какая ткань, какой силуэт, какой утонченный фасон. Не то, что нынешние мешки. Очень красиво. Когда я их надевала, никто не верил, что у меня уже трое детей. Я эти платья по наследству передам. Может, и ты… когда-нибудь… наверное…
Мама с сомнением смотрела на меня и замолкала. Я же, крепенькая, гиперстенического телосложения, понимала, что мне мамин подвиг не повторить. Эти платьица меня не дождутся. Никогда. Талия у меня папина. А также большой нос и короткие пальцы. «Калининская порода».
На следующий год к приезду младшей дочери мама подготавливалась заранее: цветастые половики прятала в сарае, подушки-одеяла у соседей. Ненужных вещей у нас дома достаточно, потому что у мамы очень «добрые руки». Всё, что могло пострадать от итальянской беспощадной зачистки, мама засунула на самые верхние секции стенки.
Подушки уцелели, остальное Рита нашла. А также под раздачу попали наши старенькие, еще подростковые, куртки и пальто. Мама пыталась возражать, мол, это для внуков, но с Ритой не поспоришь. Мама в сторонке пила валокордин и думала, что в следующий раз будет умнее. Но половички она отстояла, остались жить в сарае.
Каждый год моя итальянская сестра Рита приезжает в гости. Мама называет ее визиты «нашествием», запасается валокордином и прячет подальше от глаз накопленные за год вещи.
Мой муж жалеет маму: «Это ее вещи. Это ее жизнь» и восхищается сестрой: «Попроси, пускай к нам заедет. Очень надо». Он до сих пор не может забыть, как Рита приезжала в гости и за неполных три дня капитально расхламила нашу съемную квартиру: отмыла мебель от детского творчества, отдраила полы, навела порядок в шкафах, до блеска натёрла окна, выкинула из прихожей десятки баночек из-под йогурта (моя непонятная коллекция, думала, пригодится) и разобрала забитый чужим барахлом балкон. А еще она успевала готовить трижды в день и гулять с двухлетним племянником.
Иногда, спотыкаясь о брошенную как попало сумку или ботинки, перекладывая горы неглаженого белья или выискивая хоть какую-нибудь чистую кружку, муж косится на меня и бурчит: «Надо было на Ритке жениться. Когда она приедет в Россию, пусть заедет к нам обязательно».
Этим летом Рита обещала приехать в гости.
Вторая жизнь
Моя младшая итальянская сестра говорит, что в Италии, если ты постоянно выносишь на мусорку только один пакет, соседи могут настучать в определенные службы, и тебя оштрафуют за несоблюдение закона о раздельном мусоре.
Семья из четырех человек должна выбрасывать, как минимум, два пакета: один с органикой, в другом может быть пластик или бумага, или же стекло. В итальянских домах по три – четыре компактных симпатичных мусорных контейнера. Достаточно мудреная для русской хозяйки сортировка отходов у итальянки происходит на автомате и по нужным контейнерам (например, лампочка – это не стекло, а магазинный чек не считается бумажным мусором).