– Брось молот, – жёстко прохрипел кузнец, – с ним не каждый мужик управится. Бросай!

Руки Феди разжались, и молот рухнул на снег.

– А теперь сказывай. Мать твою слухать – ухи не жалеть.

Мальчишка оглянулся на дверь кузни, но мама почему-то не появлялась. Федя собрался с мыслями, но выпалил совсем не то, что хотел.

– Мамку из кузни выпусти, выпусти дядька Митрич, брат у меня болеет, совсем плохой, вот она хлебу и испекла, чтоб ты помог, значит!

– Давно болеет? Брат твой.

Федя растерялся. Сколько он себя помнил, столько Илюха и болеет, но как ответить точно? А мамку, проклятый колдун выпустить не хочет, ухи у него, видите ли, болят.

– Давай, вспоминай быстрей, я-то тут без шубейки стою, а мороз не дядька.

Только тут Федька обратил внимание, что на кузнеце кроме штанов, в которых обычно ходят летом и сапог, хороших, дорогих, хромовых, ничего больше нет, окромя чернющей бороды да таких же волос по самые плечи. Федя посмотрел на свои-отцовские валенки и завистливо вздохнул.

– Да ты не завидуй, глядишь, и у тебя такие же будут, – усмехнулся кузнец. – Сказывай, когда брат заболел?

– Так давно. Как четыре-пять годков исполнилось, так и болеет.

– И что, совсем не выздоравливает? – хмыкнув, спросил Митрич.

– Выздоравливал. Ненадолго, а потом снова болеет. Кашляет, хрипит, в жару мечется, стонет да плачет.

– Бредет?

– Чего?

– Заговаривается брат твой, когда на него жар нападает?

Федя подумал, утвердительно кивнул и добавил:

– Только года два почти, он только болеет. Немного ест, чуть-чуть пьёт, а в себя почти не приходит. Чего мы токмо не делали, болеет Илюха и всё тут.

– Что ж вы делали? – с подковыркой поинтересовался Митрич.

– Да много, много!.. Батька даже дохтура с городу привозил, но то давно, года три, почитай, прошло, – затараторил Федя, волнуясь. – А последние полгода поп, отец Григорий то есть, молитвами лечил, все ночи напролёт читал-читал… А Илье всё не легчает и не легчает, вот мамка к кол…к тебе на поклон решилась пойтить.

Федька замолк, кусая губы в волнении.

– Поп, значит, говоришь? – усмехнулся зло Митрич. – А вот скажи мне Фёдор: болезнь – это тьма или свет?

Фёдор проглотил комок в горле, не понимая, к чему это он, но поспешил ответить:

– Тьма, конечно. Здоровье – свет, а болячки разные – тьма могильная.

Глаза Митрича превратились в два омута, чёрных и глубоких, и он вперил тёмный взор в мальчишку.

– А теперь, Федю́шка, что есть бог, ответь мне, – тихо прошелестел хрипловатый голос кузнеца в уши Фёдора, пока сам он тонул в бездне его чёрных глаз.

– Ясно дело, свет, – чуть слышно прошептал ответ Федька.

Митрич захохотал так, что казалось, снег обрушится с крыши кузни прямо на них: на Фёдора, одетого в отцовский тулуп, ватные штаны да валенки, и на полуголого кузнеца.

– А вот мне так не кажется, – отсмеявшись, заявил колдун. – Как «святые» отцы толкуют, ничего не было, когда пришёл бог, и только потом он создал свет. А зачем создавать свет тому, кто сам свет, от кого лучи во все стороны бьют? Может, он и есть тьма? Может, и насылает болячки из злобы своей да вредности?

– Не, не, это я знаю, нам отец Григорий всё обсказал, – тихо возразил Федька, замотав головой. – Он создал небо, землю, солнце, даже луну, вот и свет.

– Всё, да не всё обсказал, – хмыкнул Митрич. – Земля создана на третий день. Луна, солнце, звёзды – всё было создано на четвёртый день, а вначале были ангелы, а первым из ангелов был – Несущий свет. Есть у меня мысль, что он и создавал всё дальше, а бог в лучшем случае только указания давал. Но это уже мы на другую дорогу поворотили. Вернёмся к нашим баранам. Не помогли молитвы, значит? Так то и не удивительно. Может, бог вообще странник…