Когда-то он рассказал мне, как снял свой первый фильм – про НЛО. Космический корабль изображала стиральная машина, а пришельцев – два десятка разбитых яиц.

– Мы с сестрой вылили их на окно, на желтки пуговицы приляпали, чтоб глаза получились… Мама пришла домой, а они по стеклу ползут, два уже в дом забрались. Она их шваброй! Смешное кино получилось.

Пожалуй, это единственный фильм Кевина, который мне хочется посмотреть. Критики Кевина ругают, продюсеры носят на руках: он чувствует, что хочет толпа, и усердно кормит её – её же собственными греховными мыслишками.

Сейчас Кевин – звезда мирового масштаба: по его творчеству научные работы пишут. Он читает Аристотеля и Руссо, увлекается боевыми искусствами и даёт деньги на увековечивание памяти жертв Холокоста.

Я уже пару лет уговариваю его помочь продать мои книги в Голливуд. Не хочет.

– Исторические драмы с претензиями сейчас неликвидны, – каждый раз отмахивается он.

Я деликатно напоминаю о «Храбром сердце» и «Титанике», но Кевина не переубедить.

– Ты бы ещё «Унесённых ветром» вспомнила. Такое кино больше не снимают.

Киношный и книжный бизнесы очень похожи. Никто не знает, что выберет публика в очередной раз. Как генералы всё время готовятся к прошедшей войне, так и продюсеры с издателями ориентируются на прошлогодние бестселлеры. Выбился «Код да Винчи» – все кинулись печатать книги про древние тайны. Прогремел «Властелин колец» – вот вам целая куча фильмов про мечи и драконов.

Все боятся рисковать: только в издательском деле ставка идёт на тысячи, а в кино – на миллионы долларов. Но старого правила – кто не рискует, тот не пьёт шампанского – никто не отменял, и главный приз всегда срывает «тёмная лошадка» – из-за своей непохожести на других.

Я расспрашиваю Кевина, как у него дела. Несколько секунд он думает, сказать мне или не сказать. Но желание похвастаться побеждает.

– Я создал великий фильм! Он даже тебе понравится – там есть любовь и история.

– Так народ не поймёт! – удивляюсь я.

– Поймёт. Это же комикс!

Он ещё в позапрошлом году нашёл у мамы на чердаке подшивку комиксов про древних греков. Сердце забилось: вот оно!

Никто из знакомых продюсеров не пожелал браться за проект – слишком дорого, и Кевину самому пришлось бегать по кинокомпаниям. В его папке лежал не сценарий (как обычно), а подробный маркетинговый план: как он прорекламирует фильм, как срубит деньги на продакт-плейсменте, как запустит в производство игрушки, майки и компьютерные «мочилки».

План впечатлил, денег дали.

Подготовка к съёмкам затянулась на целый год. Я несколько раз ходила на съёмочную площадку. Вместо задника – зеленый экран. Декораций минимум – только то, что под ногами: камни, поле с травой. Смешно и странно было видеть накрашенных мужиков, бегущих по помосту, – копья наперевес, рты разинуты. Мимо них по рельсу ехала камера; огромный вентилятор изображал ветер – происходила историческая битва.

Ещё несколько месяцев Кевин проторчал в студии, где из отснятого материала делали зрелище. На стенах – раскадровки, на столах – гипсовые модели храмов и гор. Дядьки в гавайских рубашках сидели перед компьютерами и приставляли дорогу к домам, пар ко ртам и луну к небу.

«Шедевр!» – сказали зрители на предварительном просмотре.

«Блокбастер!» – сказало студийное начальство.

Кевин берёт меня за руку.

– Ты придёшь ко мне на премьеру?

Я пококетничала для проформы: сказала, что попробую вырваться…

Почему-то хочется, чтобы фильм оказался говном. То ли мне завидно, то ли старая рана ещё не зажила.

Лёля, сестра, спрашивает: а что мы с Полом вместе не живём? А то: мы старые перечники, и нам до́роги наши привычки. Пол любит свой пятнадцатый этаж, а я люблю мою «усадьбу» с её скрипучими лесенками, книжными шкафами и деревьями без названий по периметру.