– Всегда иметь при себе блокнот. Всегда иметь при себе наличные. Огонь по ночам. Днем саморазогревающаяся еда. Нигде не задерживаться более трех дней.

«Почему?»

– Заметят в первый день, насторожатся на второй, сообщат на третий.

Может ли голос в голове кивнуть? Да, если он принадлежит Уоррену. «Сосредоточься, детка. Или и полпути не пройдешь. Будь бдительна».

– Ладно.

«Вот и чудненько!»

Блокнот отправляется в карман на бедре тактических брюк, и она возвращается к титанической борьбе женщины со стойкой палатки.

В конце концов стойка поддается, но земля твердая, а ее организм, оказывается, химически разогретые макароны с сыром принимать как-то не хочет.

Она просыпается в сером предрассветном сумраке, чувствуя, что беспокойная ночь лишь усугубила изнеможение.

– Я размякла, – говорит она вслух. Ощущение такое, словно кто-то заменил ее тело телом восьмидесятилетней старухи. Да вдобавок запойной. Оставляет попытки снова уснуть. Садится в спальном мешке. Волосы всклокочены.

Теперь, когда посветлело, она штудирует пару журналов о выживании в дикой природе, которые прихватила на автобусной станции, делает пометки, допивает воду. Думает о книжных полках, оставшихся в Бостоне. Полное собрание сочинений Хемингуэя. Решает, что Хемингуэй ей не по душе; в его интерпретации вся эта лесная дичь типа «На Биг-Ривер» представляется романтичной. Вся эта «тяга к перемене мест», вечная американская история. Хер с ней. И спасибо тебе, Господи, за промышленную революцию. Да здравствует двигатель внутреннего сгорания. В эту минуту она боготворит разум Майкла Фарадея[27] и возвышение центрального отопления, стиральных машин и кофеварок. Честь ей и хвала!

Но она должна призвать себя к дисциплине.

«Знаю, Уоррен, знаю. Слышу твой низкий голос, слышу твой ласковый укор и совет соблюдать дисциплину, притормозить до скорости природы, достичь единства с нею, окаянной; ведь в глубочайшей глубине естества все мы немногим больше, чем продвинутые звери. Как там звучит та забавная латинская фразочка, что ты мне говорил? Ах да, вспомнила: Homo homini lupus est. Человек человеку волк. И правда ведь, милый, мы настоящие волки друг для друга, и для себя мы волки, потому-то ты сейчас и не со мной. Тебя осаждают хищные, жестокие твари, относящиеся к тебе даже хуже, чем к животному. Будь жив, милый, будь жив!»

И этими мыслями она возвращается к настоящему: как провести сегодняшний день? И завтрашний? И послезавтрашний? Чем заняться? Чем занять свой рассудок, свои одичавшие думы?

Ответ, единственно разумный: ничем. Вообще ничем, если удастся. Есть, пить, спать, мыться, мочиться, может, вырыть небольшое отхожее место. Сегодня, как предписывает ее план, каковой она и намерена исполнить, она должна изо всех сил бить баклуши.

В 5:00 вечера его снова вызвали в зал ВР. Наручные датчики с хрустом закреплены на запястьях, гарнитура надета, будто маска для подводного плавания. Система отслеживает глазные яблоки Сая, спиральные проблески огоньком синхронизируют их с программным обеспечением – и бац, будто входишь в живописное полотно, внезапно оказываешься в забитой книгами квартире.

Он озирается. Так вот как живет бостонская библиотекарша… Очередной мягкий диван с наброшенным на него клетчатым пледом. Сай приближается к окну. Озирает пейзаж: за окном и пожарной лестницей начинается дождь, серой пеленой завесив восток небосвода.

– Уютненько, – раздается голос у него за спиной.

Эрика подключилась к сеансу. Откликаясь на ее присутствие, ВР-программа отрисовывает приблизительные контуры тела рядом с Саем в виде человекообразного облака голубых точек. Значит, при желании они могут указывать друг другу на предметы в квартире в случае необходимости и при этом и не сталкиваться лбами в «Слиянии», избежав самого верного способа ощутить себя полным лохом, играя с личным голографическим симулятором за восемь миллионов долларов.