– Луковка, сзади! – закричал Фабиан ей вслед.

Какая-то сила оторвала Луизу от земли, вцепившись в воротник и растрепавшиеся волосы. Ее швырнуло вверх, в сторону, вниз, вышибло воздух из легких. Мир перевернулся и помчал девушку вперед. Боль она ощутила только через пару секунд – та захватила все ее внутренности, резанула затылок и эхом отозвалась в вывихнутом колене.

Еще через миг пришло осознание – Луизу схватили и, как куль муки, перебросили через коня перед наездником. Девушка попыталась вырваться, но чужая рука держала крепко, придавив ее к взмыленному животному. До ножен было нипочем не дотянуться. Перед глазами мелькали земля, могучий белый бок в узорах да вспышки орудий и факелов.

Если сейчас упасть, то позвоночник треснет, точно ветка. Поэтому, подчинившись инстинкту, одной рукой она вцепилась в подпругу, сдирая в кровь костяшки, ломая ногти о пряжки и ремни.

Конь сделал круг по окровавленному пляжу и вернулся к ущелью, где уже улегся красный дым.

Повсюду лежали тела. Часть их уже стащили в кучу и подожгли на них одежду. Курган чадил и тлел. Женский вой, начавшийся с одной высокой скорбной ноты, разрастался, достигая вершин скал и улетая в небо. Один из коней потерял всадника и был ранен: он жалобно ржал и запрокидывал голову, но не мог подняться. Двое иберийцев заламывали Дюпону руки. Привиделась ли ей эта жестокая картина или так все и было?

Где остальные? Живы ли?

– Vámonos! – громыхнул над головой голос ее похитителя, и выстрел из ружья в воздух вторил ему.

Их язык был так похож на александрийский, которым ее восемь лет мучили во дворце, что Луиза поняла – это приказ уходить. Связанного Фабиана взвалили на лошадь, точь-в-точь как ее саму.

– Vámonos! Jey-ya jey! Vámonos todos! – откликались бандиты на властный призыв.

Глухой перестук множества копыт приближался. Предводитель развернул коня и первым въехал на тропу в ущелье. Не в силах повернуть голову вперед, Луиза видела только обступивший ее мрак каменных стен.

Шнурок на поясе распустился до предела, сполз вниз по ребрам, а сам мешок с вещами Луизы бил ее по лицу в такт галопу коня, не давая погрузиться в спасительное забытье.

Пощечина, пощечина, пощечина. Снова и снова. Проклятые деньги «Эрмелина», увесистые рулоны купюр, перетянутых тугими каучуковыми кольцами. Не скрыться, не уйти от мучительных раздумий.

«Вот твоя доля богатства! Вот твоя новая жизнь!» – зло думала девушка, безропотно принимая эти удары.

Бандиты останавливались только один раз, чтобы перевязать товарища, которому пуля впилась в руку. Он кричал и ругался по-иберийски, пока ее извлекали, но остальные ему не отвечали.

Душная ночь была безмолвна. Ущербная луна скупо освещала путь по открытой, безлесой местности, но Луизе удалось разглядеть во время того привала, что, кроме нее с Фабианом, пленников не было.

Дюпон был без сознания. Волнистые каштановые волосы маркиза грязью облепили его лицо. Было неясно, получил ли он какие-то увечья.

Как только с перевязкой было покончено и раненый со стоном взгромоздился на своего скакуна, бандиты связали Луизе ноги. Стреножили, как животное. Она притворилась, что потеряла сознание, как Фабиан, а потому избежала кляпа и других пут.

Скачка возобновилась.

Луизе было дурно, почти как Чайке в первые дни путешествия по морю. Цветные пятна перед глазами, сначала мелкие и редкие, напоминали теперь стаи пестрых бабочек. Это зрелище вызывало тошноту.

Когда-то давно… нет, недавно, всего полгода назад, она узнала о преступлениях своей семьи. Против родных, против страны, против народа. Мать, погубившая сестру, отец – убийца короля и государственный изменник, брат – безумный отравитель. Сама она представлялась себе чистой, затронутой злом лишь снаружи, но не внутри. Она скорбела об их грехах, стыдилась, горевала.