– Ой, девочки, смотрите, это же пионы!
– Да, в самом деле!
– Посреди зимы! Я глазам своим не поверила! Настоящее чудо!
– Ой, смотрите, мои любимые сиреневые хризантемы завезли! Вон, вон, чуть правее белых…
– И розы новые! Это эквадорские!
– Ох, и цены…
– Мне больше всего нравятся вот эти, бело-розовые, с малиновой каймой…
И так каждый день. Я-то в стороне стою, курю. И вспоминаю «Синюю птицу», начало, когда бедные дети, Тильтиль и Митиль, так же точно смотрят с восторгом на праздник Рождества в богатом доме напротив.
– Они едят пирожные!
– Давай и мы как будто едим!
– Мне дали восемь пирожных!
– А мне – четырежды восемь!
Мы, два единственных мужика в этой женской компании, чувствовали себя уродами. А что мы могли, сами еле сводим концы с концами? Единственное, что мы делали, чтобы уж вконец не упасть в своих глазах, как мужчины – это открывали и закрывали дверь нашей тарантайки, когда дамы входили и выходили. Теперь мой коллега один остался, не считая новенького, но новенькие у нас не задерживаются в менеджерах, их выживают из коллектива, ибо конкуренты никому не нужны. Производство в плохом состоянии, гораздо хуже, чем год назад. И новый Регламент оплаты, это отдельная суровая песня.
Светка, я не смог бы дарить тебе цветы на каждую годовщину свадьбы!
Допился до чертиков
Так… второй стакан дедова сидра из яблок оказался явно лишним. Мир начал кружиться. Дед делает шикарные плодово-выгодные, как он их называет, вина! Забурился на дачу и не вылезает. Бороду отрастил, ну прямо дед-лесовик! Бабуля с ним. Приезжала до ковида «принять ванну», в парикмахерскую и навести порядок. До Светки. При Светке – только ванну и «приглядеть».
– Бабуль, да зачем тебе порядок! – вяло отбрыкивался я от бабушкиных причитаний о «хлеве», в котором я живу.
– Чтобы люди могли прийти! – торжественно объявляла бабушка.
– Какие люди?
– На нашу с дедом золотую свадьбу. Или на поминки… как выйдет!
– Ой, бабуля! – пугался я и брался за пылесос.
И вот сейчас, держа в руках миску с разведенным водой древним средством «для мытья окон» в одной руке и тряпкой в другой, я стоял перед своей прелестью и намеревался хотя бы стекло промыть, раз на химию для дерева средств нет. Я уже намазал поверхность зеркала и начал стирать этот дурно пахнущий состав сухой тряпкой, как мне показалось… Стоп! Неужели бабкин древний раствор испортил стекло? Оно сильно помутнело!
Я ринулся в ванную, потом на кухню, налил в кастрюлю воды и вернулся в комнату. Зеркало было мутное, в грязных разводах. Я бросился смывать дрянной раствор, но, похоже, непостижимым образом делал только хуже – теперь стекло еще и потемнело, пошло пятнами…
– Вот дурак, испортил! – говорил я себе, старательно вытирая треклятый раствор, пока он не добрался до драгоценной рамы. Все вытер, но… эх, зеркало перестало меня отражать! Тьма какая-то и пятна вместо меня!
– Ну ладно, главное, раму спас, горе-реставратор! – сказал я себе и заткнулся. Потерял дар речи. Потому что в зеркальной глубине начало что-то происходить, чего в моей комнате точно не было и отражаться не могло…
Как будто в темной комнате приоткрылась дверь, и свет из коридора на мгновение осветил ее. Стало снова темно, а потом я разглядел растущий огонек. Я замер на месте. Огляделся вокруг – нет, моя комната та же, что и была – все пять ламп люстры горят ровным светом, вон мой диван с неубранной постелью, столик перед ним с остатками ужина и бутылкой дедова сидра… Может, я спьяну перепутал зеркало и компьютер?
Когда я повернулся к зеркалу, то чуть не выронил кастрюлю с водой. На меня смотрела девушка. Лицо ее освещалось теплым светом от фонаря. Она смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами. А я застыл, как был – в трусах с рисунком и футболке с Кипеловым, с надписью «Я свободен!» Рот закрыл, правда. Так быстро, что лязгнули зубы.