Написание этой работы оказалось ещё более увлекательным процессом, чем я мог ожидать. А мой, альтернативный взгляд на концепцию, едва ли был бы возможен без той неизгладимой «борозды» на «теле памяти», оставленной прочтением «The Secret Miracle».

Молодой Чан-Пэй загнал не первого скакуна по пути в столицу, столь срочным было его послание князю, который уже седьмой к ряду день ожидал своего гонца, не ведая ни минуты покоя. Придворные то и дело лебизили у скромного трона местного ставленника императорской власти, однако с тех пор как тревожные вести стали поступать с фронтиров княжеских земель, местный правитель обнаруживал себя в ситуации между молотом и наковальней. Так, во всяком случае, истолковывали ситуацию придворные вельможи, в особенности те из них, что уже какое-то время помышляли идеями о захвате местного престола. Сам же князь прекрасно понимал, что ситуация его куда как более плачевна.

«Если я не найду управы на это лихо», – мыслил князь, молча, не позволяя ни единому слову просочиться во внешний мир, сквозь вуаль его измышлений, – «то окажусь я между молотом и молотом, поскольку в отличие от наковальни, молот движется целенаправленно и неотвратимо».

Это умозаключение князя было совсем не далеко от действительности, поскольку приграничное лихо, столь внезапно выпавшее на долю княжеских земель, грозило прийти в столицу к княжеской твердыне, а если же местный правитель явит себя как неумелый администратор, то и сам император пошлёт в провинцию карательный отряд, положив конец затянувшейся династии местных вассалов.

Чан-Пэй ловко спрыгнул седла, вверяя своего скакуна, покрытого слоями пота, начавшего превращаться в плотную маслянистую плёнку на шкуре животного, придворным слугам, попутно распорядившись, чтобы животному обеспечили кормёжку и отдых. Сам гонец нуждался в отдыхе не меньше, однако сейчас, когда от ждавшего его князя гонца отделяли несколько сот шагов, усталость и слабость должны были быть умело скрыты под маской непреклонного профессионализма. В конце концов, ни князя, ни его вельмож не интересовало сколько дней Чан-Пэй провёл в седле, без нормальных еды и сна, и как всё его тело, отзываясь на каждый шаг, сообщало мужчине о необходимости отдыха.

«Вот уж воистину», – думал уставший гонец, – «оружие депешанта – его твёрдая память и железный зад21».

В княжеском зале, как только Чан-Пэй переступил порог просторных покоев, воцарилась непроницаемая тишина, вельможи, до сего момента слонявшиеся из стороны в сторону в свойственной им манере демонстрации собственной значимости, удалились в тень, оставив князя один на один с прибывшим гонцом. Чан-Пэй остановился на полпути к княжескому трону, дабы убедиться, что ему дозволено говорить, князь же сделал один единственный жест, движением глаз он призвал мужчину приблизиться и немедленно доложить.

Рассказ Чан-Пэйя

Двадцать-пятого дня третьего месяца я добрался до села Хун, что лежит на самой границе наших земель, едва не соприкасаясь с неведомым миром, полным опасностей и невзгод. Еще на подходе, когда от самого села меня отделяли несколько лиг, я стал свидетелем тревожных явлений. Снег, поспешно отступающий под натиском всё более яркого солнца, даёт свободу вещным водам, которые, словно подвижные, серебряные нити, сливаются в целые реки, не отмеченные ни на одной из карт, что мы располагаем в нашей столице. Срочность моего дела не позволяла мне искать обходных путей, посему я пробирался через непредвиденные препятствия, в надежде, что опасения наши окажутся преувеличением. Однако, когда я оказался на одной из полян, укрывшихся меж лесов, что так бережно охраняют село Хун, мне открылась прискорбная картина.