Это Сапфир, мой заклятый друг, что извечно является в час высоких надежд, дабы преподнести мне чашу сомнений.

– Я думал, что уже не услышу тебя, Сапфир, – отвечаю я, оглядываясь во тьму, посылая туда свою улыбку. – Ты не остался и не дослушал историю господина Селака…

– Этот несчастный помешался. Что его слушать, бредни одни. Старик сбрендил и убедил себя, что этот пресловутый Фэйд был с ним при всех его невзгодах. То, что ты слушал его, говорит не в твою пользу, детектив!

Язвительное замечание сопровождается едким смехом, который, тем не менее, остаётся в пределах тени, скрывающей фигуру Сапфира.

– И тем не менее, – говорю я в полголоса, и вовсе не из-за страха потревожить кого либо, а скорее в силу понимания, что самые сокровенные мысли часто озвучиваются неотвратимостью поступка, – кто бы что не говорил, а слишком многие люди ищут его…

Дверь в квартиру за номером сто тринадцать теперь выглядит совсем иначе. Вместо стильной, блестящей поверхности на меня смотрит ветхая, пожелтевшая от количества лет, деревянная перегородка. Она держится на двух, хрупких петлях, не примыкая вплотную, и выпуская наружу тёплый, струящийся свет.

Вблизи двери слышится звук водопада, плеск кристально чистой воды, ударяющейся о камни, а еще – пение множества птиц, музыка ветра, играющего миллионами наполненных жизнью листьев в раскидистых ветвях деревьев.

Остановившись у самой двери, рука моя замирает в нескольких сантиметрах от испещрённой узорами поверхности. Если мне и суждено найти Фэйда, то это случиться с обратной стороны этой двери. Меня охватывает волнение, непостижимая смесь из тревоги, смятения, радости, спокойствия, должно быть, это то самое чувство, о котором мне говорил Селак, описывая свою последнюю встречу с Фэйдом.

Я подозреваю, что мне бы потребовалась едва ли не вечность, чтобы преодолеть это чувство, но в то же время я заставляю себя сделать шаг. Я толкаю дверь, она беззвучно проваливается, открываясь внутрь, льющийся оттуда свет буквально поглощает меня, я делаю шаг через порог, моя история завершается здесь…

Конец

В тысяча сто семьдесят-седьмом году (1177 г.) персидский поэт суфийского толка Фаррид Уд-Дин Аттар написал поэму под названием «Совет всех птиц» или «Речи всех птиц»14 сюжет которой заключается в том, что группа птиц отправляется в паломничество на поиски пера, которое Симургх (будучи королём всех птиц) обронил где-то посреди великого Китая. В своём поиске, птицы, в количестве тридцати, преодолевают испытания и беседуют с встречающимися им на пути очевидцами и, в конце концов, достигают горы, на которой гостил Симургх. Однако по достижении этого священного места, исследованные обстоятельства странствий «короля», позволяют птицам понять, что они сами и есть Симургх. Лингвистическая подоплёка этой кульминации еще и в том, что само слово Си Мургх означает тридцать птиц, сюжет же представляет идею о способности ищущего, не убоявшегося трудностей, отыскать сокровенное в самом себе.

Именно этот памятник суфийской литературы послужил идейным фундаментом для другого произведения, увидевшего свет уже в 1935 году в далёкой от земель Ирана Аргентине, вышедшее из-под «пера» уже совершенно другого мыслителя – Хорхе Луи Борхеса, и получившего название «Приближение к Альмутасиму»15.

Будучи включённым в сборник эссе под названием «История вечности» в дальнейшем «Приближение к Альмутасиму» претерпело несколько переизданий и было включено в наиболее известный сборник произведений автора, который называется «Сад ветвящихся троп», увидевший свет уже в 1944 году.