– Что ты ходишь такой нераскрашенный? – удивилась Собака…»
Прочтя сии мудрые строки, пятилетняя Лилит воскликнула: «О!», ибо прибавить к этому было нечего. Творец создал целые народы, а раскрасить-то их и забыл! Хорошо еще, на Лилит краски хватило. А русские так и ходят нераскрашенные. И переживают, небось. Петуха в конце сказки все же раскрасили, что настроило маленькую Лилит на оптимистичный лад. Но белые люди у нее на протяжении всей жизни вызывали смесь недоверия с жалостью.
Яркому человеку приходилось жить в тусклом нераскрашенном мире. Однако существовала лазейка в другой мир, наполненный сочными красками, запахом пряностей, пестрыми коврами и расписными кувшинами, ароматным вином и кисло-сладкими фруктами. Лазейка находилась в аэропорту Внуково, откуда можно было улететь в столицу Кярманской ССР. Это был тот самый запасной аэродром, которым Лилит Ханум и воспользовалась через много лет, когда стало понятно, что ее материнская задача выполнена.
Дочь Лилит Ханум была совершенно обыкновенной хорошей девочкой с совершенно обыкновенным именем Людмила. Милочка была умной, красивой и практичной. Но, несмотря на то, что эта юная особа заслуживает всяческих похвал, и только их, у нее приключилась такая гадость, как подростковый возраст. Пережить этот возраст и не прибить ребенка – вот нелегкая задача, которую каждое поколение родителей решает с переменным успехом и периодическими фиаско. Лилит Ханум в минуты гнева говорила себе успокоения ради, что довольно глупо носить ребенка девять месяцев, рожать несколько долгих часов, кормить грудью целый год и растить еще много лет, чтобы вот так просто взять и прибить под горячую руку. Тем более что прибить хочется именно за те недостатки, которые дочка от нее, от матери, и унаследовала. Это все равно что за свою кривую рожу разбить зеркало.
В какой-то момент атмосфера в доме накалилась настолько, что дочь возопила: «С тобой жить невозможно, я не хочу больше тебя видеть каждый день!» Лилит воскликнула: «О! Круто!» – и подумала, что в кои-то веки ее и дочкины желания совпали. Она собрала чемоданы, купила билет до Шахины, где как раз только что отгремела очередная война, и отправилась в гости к кузине Ашурине, строго-настрого наказав дочери регулярно прибираться в квартире и поливать цветы.
Дело в том, что, даже прожив почти всю жизнь в России, Лилит так и не освоила любимый русскими жанр долгих разговоров и выяснений отношений. Она предпочитала поступки и очень часто вместо того, чтобы, как принято, развести достоевщину, говорила только: «О!» и тут же приступала к действиям, чем весьма обескураживала собеседника. Особенно это выводило из равновесия мужчин, которые уже настраивались на сцены, монологи и предвкушали, как сделают козью морду и процедят сквозь зубы: «Вот вечно вы, женщины…», отлично зная, что после разговора все пойдет по старым рельсам. Но Лилит Ханум с воплем: «О!» – переводила стрелки, и ее паровоз мчался вперед навстречу новым приключениям, а обескураженный мужчина только и мог, что смотреть вслед и махать платочком на перроне.
Шахинские кузены были рады приезду московской гостьи. Ашурина приготовила обед, сделавший бы честь любому шеф-повару. Готовка была ее страстным увлечением, все свободное от работы в одном из шахинских банков время она посвящала выпечке и украшению тортов, изготовлению домашних колбасок – и прочая, и прочая. Находиться у нее в доме было одновременно и приятно, и опасно для фигуры. Лилит обожала Ашурину не только за готовку, но и за ее умение выражать свои мысли четко, емко, прямо и без обиняков. Вообще манеру общения шахинских кузенов можно было описать одним словом – антидостоевщина.